Амёба

Едва не переходя на бег, добрался Вавочка до бывшей улицы Желябова и, задохнувшись, остановился у ведущего во двор туннельчика. Всё. Отсрочка кончилась. Квартира придвинулась вплотную.

Отвращение, страх и злоба, подпирая горло, поднимались, как ил со дна — безвыходная, удушающая муть.

«Зеркало, — вспомнил Вавочка. — Зеркало…» И почувствовал, как отвращение обратилось на него самого. Гадёныш сидел внутри. И в тот же момент Вавочку сотрясло что-то вроде кашля. При условии, что можно кашлять всем телом. Сухая, выворачивающая наизнанку рвота — вот что это было такое.

Взвыв от страха, ослепнув от боли, понимая уже, что происходит, он выталкивал… нет, он уже отталкивал от себя всё то, что в редкие минуты самобичевания ему хотелось в себе уничтожить. Брюки, тенниска — всё трещало, расползалось по швам, туфли схватили ступни, как клещами, почти кроша сцепления мелких косточек…

ТРИ

Через минуту всё было кончено. Два голых, в обрывках одежды, человека, причиняя друг другу нестерпимую боль, остервенело рвали увязшую в не до конца лопнувшей туфле ногу. Вырвали. Отлетели каждый к своей стене туннельчика. Всхлипывая, снова кинулись навстречу и начали то звонко, то глухо осыпать друг друга слабыми от избытка чувств ударами.

Потом был женский визг. Опомнились. Схватили по обрывку одежды. Прикрываясь, метнулись к подъезду, а визг, приводя в отчаяние, колол, буравил перепонки — хоть падай и катайся, зажав уши, по асфальту. Добежали. Увязли в проёме. Рванулись. Грохнула дверь подъезда. Проаплодировали босыми подошвами по гладким холодным ступеням.

«Блюм…» — и даже не сообразили, что нужно перестать давить на кнопку, отнять палец, чтобы звонок сыграл «блям».

Дверь открылась. Их встретило знакомое востроносое лицо, маячившее над чёрным отутюженным костюмом — строгое, решительное и какое-то даже отрешённое. Однако уже в следующий миг оно утратило аскетическое это выражение: щёки посерели и как бы чуть оползли.

— Сво-ло-чи! — изумлённо выговорил открывший — и заплакал.

Втолкнули, вбили в глубь коридорчика, захлопнули входную. Привалились на секунду к двери голыми лопатками — и вдруг, не сговариваясь, кинулись за двойником.

Они настигли его уже в комнате и, свалив, начали было избиение, но тут один случайно задел другого, после чего голые Вавочки вновь передрались между собой, а тот, что в костюме, тихо отполз к кровати и, повторяя плачуще: «Сволочи! Сволочи!..» — сумасшедшими глазами смотрел на происходящее безобразие.

И вдруг, замерев, словно изображая живую картину, все трое прислушались. В подъезде хлопали и открывались двери.

— Кто кричал? Где?

— Кого задавили? Раечку?

— Какую Раечку?

— Какой ужас! Прямо во дворе?

— Да что вы мне говорите? Вот же она!

— И не задавили вовсе, а ограбили!

— Что вы говорите!

— Раечка, дорогая, ну что ты! Что случилось?

— Блюм-блям!

В дверь звонили, стучали с угрозами и, кажется, плачем. Голые Вавочки, как суслики в норе, исчезли под кроватью, а одетый вскочил, тремя пинками забил туда же обрывки одежды, брошенные голыми во время драки, и бросился в переднюю.

Открыл. Людским напором его отбросило от двери, и в коридорчик вломились рыдающая Раечка, старый казак Гербовников, соседи и среди них тёть-Тая, возмущённо повторяющая, раздувая чудовищную грудную клетку: «Какие подлецы! Ка-кие под-лецы!»

— Кто? — живо повернулся к ней сухонький стремительный казак.

Тёть-Тая оторопела и задумалась.

Тогда он так же стремительно повернулся к Вавочке.

— Глумишься? — зловеще спросил он. — Думаешь, раз демократия, так всё тебе можно? А?! Ещё кто-нибудь видел? — бросил он через плечо. — Ну-дист! Я те покажу нудиста!

Гербовников был в майке, в штанах с лампасами, но из смятого в гармошку голенища исправно торчала рукоять нагайки.

— Да в чём дело-то? — осведомился басом тёть-Таин муж.

— Объясни, Раечка!

Раечка рыдала.

— Они… Они… Вот он… Вдвоём…

Жильцы, заранее обмирая, ждали продолжения. Вавочка испуганно крутил головой.

— Голым по двору бегал, — сухо сообщил старый казак Гербовников.

— Кошмар! — ахнули у него за спиной.

— А! Говорила я вам? Говорила? Ходят! Ходят голые по городу! Общество у них такое, зарегистрированное!

— Зарегистрированное? — взвился старый казак, и нагайка волшебным образом перепрыгнула из сапога в руку. — Доберёмся и до тех, кто регистрировал! Набилось в гордуму шушеры русскоязычной!.. Ты думаешь, казачий круг будет стоять и смотреть, как ты под их дудку нагишом выплясываешь? Кто с тобой второй был? Раечка, кто с ним был второй?

— Он… Он… — Раечка, всхлипывая, тыкала в Вавочку пальцем. — Он…

— С ним ясно! Второй кто? Что хотят, то творят! — опять сообщил через плечо Гербовников. — Тут по телевизору, блин, одни хрены на взводе, не знаешь, куда глаза девать!..

— Да я из дому весь день не выходил! — вдруг отчаянно закричал Вавочка. — Я дома сидел весь день! Вот тут! Вот! Чего вам надо? Я во двор не выходил даже!

Вышла заминка. Теперь жильцы не знали, на кого негодовать.

— А когда он бегал-то? — пробасил тёть-Таин муж.

— Да только что!

— А кто видел?

— Раечка видела!

— Голый? — с сомнением повторил тёть-Таин муж. — Только что?