В сумрачном глхатуне[9] с толстыми бутовыми стенами и отверстием в кровле горел малиновым жаром кизяк в тондире[10]. Свет проникал через дверь, широко открытую для выхода едкого дыма. Сноха Вазгена — жена старшего сына Манука и дочь — быстроглазая Ануш проворно выхватывали из деревянного корыта куски упругого теста и быстро раскатывали на тонкие лепешки. Сухая старуха с поджатыми губами точными движениями прилепляла сырые лепешки на раскаленные стенки тондира и вынимала из печи готовые. В ногах у бабушки путался маленький Галуст и, изредка кусая лепешки, получал подзатыльники. В зыбке мерно посапывал новорожденный. Стопа подрумянившегося белого лаваша уже возвышалась под чистым полотенцем на низком треногом столике, когда в дверях неожиданно показался сам хозяин дома.
Вместе с ним в горницу вошли дородный староста селения Укан и младший сын Вазгена — Самвел, высокий парень с иссиня-черными кудрями и смуглым лицом.
— Мир дому сему! — громко возгласил староста.
Старуха выпрямилась и вопросительно посмотрела на мужа.
Вазген с суровым видом произнес:
— Кончай с хлебом, Сирануйш! После допечешь. Сейчас собирай в дорогу Самвела… — И глухо добавил, кивнув на Укана: — Забирают в ополчение!
Сирануйш возмущенно всплескнула руками:
— Второго сына в этом году забираете, бессовестные! Как не стыдно, Укан!
Посмотрев на сумрачного Самвела, она озабоченно спросила:
— А как же с его свадьбой будет?
— Придется отложить, — пробурчал Вазген.
Крестьянин был зол. Усевшись на низкую скамью, он отвернулся к очагу. Староста сел на другую скамью и, понимающе вздохнув, произнес с таинственным видом:
— Ничего не поделаешь, дорогие! Как вы думаете, сколько дорийский Орбели от нашего парона войска потребовал на этот раз?
Вазгена и его семью вопрос этот явно не интересовал. Однако Укан, для важности подняв толстый палец к закопченному потолку, воскликнул тонким голосом:
— Триста! Я говорю — триста! Неслыханно! Невиданно! С тех пор как Хожорни стоит…
Вазген продолжал молчать. От утешительных подсчетов старосты легче не было ни ему, ни хозяйству…
— Подумать только! И половины коней мы не успели пригнать с пастбищ за два дня. Да и оружия не хватает… Все кузнецы работают день и ночь, наконечники к пикам делают. Вот как нам приходится трудно! — возбужденно продолжал Укан.
— Все это так. А урожай кто собирать будет, Укан? Манука на рубеж вы загнали, ничего о нем не знаем, теперь Самвела берете, а ему и восемнадцати нет. Парня женить хотели. А теперь что же получается? Последних людей на войну уводите. Кто хлеб жать будет, спрашиваю? Как я внуков прокормлю? Вот и крестины надо справить, а на что? — гневно воскликнул Вазген.
Укан смущенно развел руками:
— Ну, до жатвы еще далеко. Целых две недели осталось… Не на войну, на смотр в Лори едут парни, скоро вернутся и хлеб успеют собрать!
Вазген со злостью махнул рукой:
— Бог знает, что городишь, Укан! Какой там смотр, коль хлеба на неделю брать велели? А раз война, вернутся ли вообще наши сыновья с похода?
Пока говорили, хлеб стал гореть в печи. Сирануйш бросилась его вынимать.
— Я что сказал? Кончай все дела, готовь сына в поход. Все, что ему нужно, собирай, слышишь? — сердито закричал Вазген.
Самвел молча стоял, прислонившись к дубовому столбу, поддерживающему крышу жилища. О чем он думал?.. Еще хорошо, если в ополчении оставят. А вдруг парон переведет его в замковый отряд? Тогда не скоро вернешься домой… И свадьбу с Астхик расстроили, черти!
Огорчение Самвела, впрочем, было неглубоким. И не удивительно. Брак был, как всегда, решен родителями, и вряд ли больше одного раза удалось юноше побеседовать до свадьбы со своей нареченной…
Староста медленно поднялся со скамьи.
— Так после обедни пусть Самвел с вещами и хлебом к ограде церкви придет. Оттуда с богом двинемся все вместе в замок. Господь да хранит вас! — С этим благочестивым пожеланием Укан исчез за дверью.
Тягостное молчание нарушил громкий плач Ануш — ей было жаль веселого доброго брата.
— Забирают, забирают сыночка моего… — запричитала старуха мать.
Самвел рванулся было к выходу. Окрик отца остановил его:
— Куда ты?
— Попрощаться надо…
— Нечего, нечего! Еще не известно, чьей женой будет Астхик… Иди помоги загнать скотину, а там и в путь собирайся.
Вечерняя прохлада опустилась на селение; быстро надвигалась темная ночь. От одетого резным камнем родника уже отошли женщины с узкогорлыми кувшинами. Со стороны селения потянуло терпким запахом горящего в очагах кизяка. Но все не утихал спор между стариками, рассевшимися в круг на камнях неподалеку от родника.
— Мочи нет, сосед Вараздат! Что делают, что делают… Последнего сына забрали господа на войну, остался я с одними женщинами! Как управлюсь с жатвой, как семью прокормлю? Тебе долг как верну? А ведь еще добрую половину урожая замку отдай! — стонал Вазген.
— Сельджуки придут — без овцы единой останешься, жену с дочерьми в плен возьмут, тебе самому главу снесут! — медленно ворочал языком Вараздат. — Сейчас на камне целым сидишь, много шумишь… Парон Саргис и тебя ведь охраняет, дурья голова!