Амирспасалар. Книга II

Рослый рыжебородый мужчина в охотничьем кафтане и высокой мерлушковой шапке несся во весь опор на крупном венгерском жеребце, высоко подняв арапник. В почтительном отдалении от султана мчались на быстрых тавлинских[62] конях эмир охоты Кобак и бейлербей[63] Баралтай. За ними следовали остальные эмиры, большие, средние и малые беи. Огромная кавалькада неслась, оглашая равнину воинственными криками. Шла сельджукская большая охота.

«Охота — школа войны» — так учит охотничья книга, написанная еще при Малик-шахе, и ее правила строго соблюдались в Руме[64]. Большая охота в государстве сельджуков организовывалась два раза в год и каждый раз длилась пятнадцать суток. На громадном пространстве Малоазиатского плоскогорья сгонялись и травились звери. Помимо султанского двора в ней принимало участие войско — правое и левое крыло огузской конницы, сипахи и гулямская гвардия.

Рукн-ад-дин, выгнав всех братьев с уделов, сумел восстановить единство огромного государства Рума. Из его соседей Латинская империя надолго завязла в неудачных войнах с болгарским царем Калояном; в Сирии и Египте продолжались междоусобицы среди многочисленных Аюбидов. Главную опасность представлял все крепнущий Кавказ.

Издавна стремились сельджуки к морю[65]. Этого настоятельно требовали интересы купечества торговых городов. А порубежники — кочевники огузы и опытные налетчики акын-джи рвались на запад и восток за добычей. Но конные кавказские полки уже пересекли сельджукам путь к востоку, захватив все гавани южного побережья. Образование приморской Трапезунтской империи[66] было прямым вызовом, и Рукн-ад-дин решил обрушиться на дерзких гяуров Казалыка[67] всей мощью Румского султаната и его многочисленных вассалов. Заручившись поддержкой халифа, объявившего «джихад», он приказал огузской коннице для начала занять соседние с Кавказом эмираты. И в ожидании донесений от наибов развлекался охотой.

После утомительного путешествия караван вечером подходил к Конии. Впереди на крупном сером осле неторопливо ехал глава каравана — именитый купец Алихан. За ним следовали старшие караванники, вооруженные охранники и хозяева товаров — купцы — верхом на мулах и хороших конях. Позади на осле ехал каравановожатый, крепко обмотав вокруг руки волосяную веревку от кольца, продетого в ноздрю головного верблюда. Длинную цепь вьючных животных замыкал верблюд с привязанным на шее колокольчиком, к звяканью которого чутко прислушивался каравановожатый. Чуть отстав, ехали остальные всадники охраны.

С этим караваном и следовал сирийский купец Башир. Он примкнул к каравану в Севастии, имея при себе два небольших тюка с товаром и замотанную платком клетку. «Пару голубей везу, редких, я их великий любитель. Дешево купил!» За место в караване Башир уплатил звонкой монетой и в молчании следовал весь долгий путь. Лишь при подъезде к столице Башир разговорился со словоохотливым Азизом, купцом из Конии.

— Азиз-ходжа, вот мы уже приближаемся к концу многодневного пути и скоро узрим города мира. Скажи мне, каков из себя могучий падишах (да живет он вечно!) и каковы законы о купцах в благословенной столице?

— О, наш падишах (да будет он всегда высок, мудр и милосерден!) благосклонен к столичным купцам. Стоит обиженному купцу прибежать в диван[68], начать от обиды рвать воротник — и тотчас кадий займется его делом и осудит несправедливого обидчика. Правда, бывает и так, что султан приговаривает к казни купца-гяура, неисправного плательщика податей… — Азиз хохотнул, вспомнив что-то забавное. — Отлично действует это средство! Не успеют султанские джандары[69] отрубить плуту голову, как со всех сторон несутся гяуры — армяне, греки, сирийцы — с подарками и пошлинами за год вперед!

Башир укоризненно покачал головой:

— О, безумцы — задерживать должное падишаху!

— А если кто из них тайно попытается вывезти во Франгистан квасцы для красильщиков, — продолжал болтливый Азиз, — а квасцами может торговать лишь сам великий из великих, того преступника тотчас сажают на кол!

— Презренные воры! Обкрадывать тень Аллаха на земле! — возмутился наглостью контрабандистов Башир.

Конийцу понравился почтительный сирийский купец. Он продолжал посвящать собеседника в жизнь столицы Рума:

— А в день Ноуруза[70], по стародавнему обычаю, падишах самолично является в суд, и тогда всякий правоверный может предъявить на него жалобу и подать иск кадию.

— О мудрый! О великий! — восторженно восклицал Башир. Потом он переменил предмет беседы.

— Ну а как далеко ходят караваны ваших почтенных купцов?

— К северу, к Бонтусу[71] и затем в сторону Таны, где много рабов, морем — через Синоп и Самсун — едут купцы Конии. А вот в Восточном море по-прежнему главенствуют персы, а на западе, где раньше плавали одни ромеи, теперь франти, — с недовольством закончил Азиз.