Амирспасалар. Книга II

Купец все знает, он живая почта, приносящая последние новости со всех концов мира. Но нередко купец бывает и лазутчиком. Недаром сетовал грузинский летописец, что «часто государи Востока возлагают на купцов обязанности и послов и шпионов…»

Утренний намаз сирийский купец совершил у себя, в небольшой комнате для приезжих. Откинув толстый ковер, он выглянул в зал караван-сарая. Несмотря на ранний час, зал был полон народу. По каменному полу быстро сновали слуги, со двора к хозяевам забегали приказчики и чарвадары[74], с мелким товаром ходили разносчики. Из кухни тянулся чад подгоревшего бараньего сала, оттуда выбегали поварята, неся шампуры с нанизанными кусками дымящегося мяса. Башир поманил поваренка пальцем. Бросив серебряную монету, взял шампур и вернулся в комнату. Насытившись, сириец степенным шагом вышел из караван-сарая.

Непрестанная сутолока царила на узких улицах. Через толпу медленно пробирались груженные овощами и кругами сыра маленькие серые ослики. Тесно лепились одна подле другой лавки — малые и большие, ремесленные мастерские. Везде кипела работа. Здесь расположились ткачи, слышно было характерное постукивание челнока. По соседству гончары усердно крутили свои круги, изготовляя знаменитый кенийский фаянс. В кузницах дюжие молотобойцы с размаху били по раскаленному металлу огромными молотами. Медленно ступали по середине улицы покупатели, с важным видом перекликаясь с ремесленниками и торговцами. Кого здесь не увидишь! Купцы из Тавриза и Исфагана в зеленых чалмах, из Багдада и Басры в белых бурнусах, сирийцы из Дамаска в высоких серых колпаках, франги в кургузых камзолах. А вот промелькнули китайцы в серых узких халатах — они привезли большую партию шелка-сырца и нефрит. Шум, крики… Рузиков, однако, не заметил на рынке внимательный взор Хетумяна (это он и был сирийским купцом)… «Дороги к морю уже перехвачены!»

С незапамятных времен держал лавку старьевщик Бен-Иошуа в самом конце одежного ряда, тайком занимаясь ссудами под заклад вещей. К нему и направил свои стопы сирийский купец.

— Салам, почтенный старец! Да сопутствует тебе удача в делах. Мне нужно хорошее оружие, — объявил Хетумян, вступая в темную лавку, набитую всяким подержанным добром.

Бен-Иошуа воздел руки к низкому потолку:

— Достопочтенный купец, ты ошибся! Тебе надо пройти в следующий ряд, к оружейникам.

Однако Хетумян, видимо, располагал иными сведениями о ростовщике.

— Я знаю, что говорю, старик, — спокойно возразил он. — На что мне здешний хлам? Ведь ты же родом из Дамаска, почтенный Бен-Иошуа.

Осведомленность пришельца неприятно поразила старого еврея.

— Но это было так давно! Еще мой покойный дед… — промямлил он в бороду.

Хетумян не дал ему продолжать. Вперив твердый взор в водянистые глаза ростовщика, он тихо произнес:

— По самой высокой цене! Ты слышишь, по любой цене мне нужен настоящий булат.

Огонек алчности блеснул в желтоватых глазах Бен-Иошуа. Подозрительно оглядев фигуру странного покупателя, он нерешительно сказал:

— А сколько ты мог бы дать за саблю, достойную халифа?

Хетумян равнодушно пожал плечами:

— К чему терять драгоценное время, почтеннейший? Я не вижу твоего товара. А звон моего золота ты можешь услышать хоть сейчас!

Вытащив из складок одежды большой кошель, сирийский купец потряс им над ухом купца. Звон золотых монет убедил торговца. Он ушел в заднее помещение лавки, долго не являлся, а вернувшись, принес обтянутый красным сафьяном футляр. Закрыв на замок входную дверь, Бен-Иошуа предостерегающе поднял палец:

— Тс-с! Если гулямы султана хоть одним глазом увидят это сокровище, они отнимут его и не дадут мне ни динара! Смотри сюда, купец…

На поблекшем розовом бархате футляра покоилась изогнутая сабля с золотой рукоятью и матово-тусклым стальным клинком; морозный узор и арабские письмена на лезвии говорили о том, что это — настоящий булат, секрет изготовления которого тщательно скрывали мастера Дамаска…

Хетумян залюбовался драгоценным оружием.

— Недурна на вид. А как рубит? — сказал он небрежно.

С неожиданным проворством Бен-Иошуа схватил саблю и, бросив вверх тонкий шелковый шарф, несильным ударом, точно бритвой, разрезал его в воздухе.

— У самого падишаха Рума нет подобной сабли! И я не знаю, каким колдовством заставил ты показать эту драгоценность, — хмуро произнес старьевщик, бережно укладывая саблю обратно в футляр.

— Сколько? — коротко спросил Хетумян.

— Сто иперпиров, — твердым тоном ответил Бен-Иошуа.

— За такие деньги можно купить дом, — жестко сказал сириец.

— Тем лучше для тебя, купец. Поселишься в Конин, будешь торговать во славу Аллаха… — Иошуа решительно захлопнул футляр.

После долгого торга, сбив цену на десяток золотых, Хетумян отсчитал деньги, забрал сафьяновый футляр, предусмотрительно замотав его старым тряпьем, и вышел из лавки Бен-Иошуа.

У входа в лавку с сафьяновыми изделиями стоял раскорячившись Азиз-ходжа. Жестикулируя и хватаясь за наверченную на голове чалму, он оживленно выговаривал что-то тучному купцу, сидевшему рядом на скамье. Завидя издалека сирийского знакомца, Азиз завопил: