Амирспасалар. Книга II

— Однажды сын Улаша, лев племени и рода, тигр черной толпы, хозяин каурого коня, отец хана Уруза, зять Баяндур-хана и счастье всех огузов — Казан-бек встал со своего места, велел поставить на черную землю свои девяносто златоверхих шатров, велел разложить в девяти-десяти местах пестрые шелковые ковры. В восьмидесяти местах были приготовлены кувшины, были поставлены золотые чаши; девять чернооких прекраснолицых красавиц, дочерей гяуров, с волосами, ниспадавшими на спину, с красными пуговицами на груди, с руками, раскрашенными хной от самой кисти, подавали кубки бекам. И пили они. После долгого пира ударило крепкое вино в голову хана ханов, хану Казану, опустился он на свои крепкие колени и сказал: «Внемлите моему голосу, беки! Выслушайте мое слово, беки! От долгого лежания заболели у нас бока, от долгого сидения иссох у нас стан. Пойдемте же, беки, устроим охоту, станем поднимать птиц, станем поражать ланей и диких коз, вернемся, расположимся в своих шатрах, станем есть, пить и весело проводить время!» Когда он так сказал, Арудж-Ходжа, воспитатель Казана, по широким устам подобный коню, опустился на оба свои колена и говорит: «Господин мой Казан, у прохода в Гурджистан сидят люди нечистой веры; кого ты поставишь вместо себя над ордой?» И сказал Казан: «Пусть над моим жилищем останется сын мой Уруз с тремястами джигитов». Велел он подвести своего каурого коня и сел на него. Остальные беки огузов тоже сели на коней, и пестрое войско вышло на охоту.

Проведал об этом разведчик гяуров из крепости Ахалцих, пошел, принес весть злейшему из гяуров тагавору. Семь тысяч черноволосых гяуров, врагов веры, в кафтанах из собачьей кожи, разорванных сзади до половины, сели на своих пегих коней, чтобы совершить набег; в полночь пришли они к орде Казан-бека, его златоверхие шатры разрушили, его дочь-невесту подобно гусю заставили кричать, на табуны его быстрых коней вскочили, его красных верблюдов угнали, а сына его — Уруз-бека с тремястами джигитами со связанными руками и ярмом на шее в плен увели…»[86]

Рукн-ад-дин ударил кулаком по столу, расплескав кубки, и грозно крикнул меддаху:

— Что за небылицу несешь, старый верблюд! Как мог доблестный бек-огуз сдаться без боя в плен гяурам нечистой веры?

— Султан мой! — взмолился перепуганный меддах, — дай срок, все расскажу твоему величеству, как заставили огу-зы кричать гяуров — врагов веры — на остриях своих пест-рых копий, как их сбросили с коней на землю и пролили их алую кровь. Выручил Казан-хан отрока своего, триста джиги-тов пали в бою мучениками, но их подвиг за веру оказался благословенным, полной победой…

Но уже к султанскому столу, искусно пробираясь между восседающими за столами беями, подходил придворный звездочет, держа в правой руке большой пергамент. Гороскопы астрологов играли большую роль при средневековых дворах, и султан сразу перестал интересоваться подвигами легендарного Казан-бека. Звездочет с низким поклоном протянул пергамент Рукн-ад-дину. Тот покосился на непонятные астрологические знаки и коротко спросил звездочета:

— Когда?

— Наиблагоприятнейший день — через два солнца, о великий из величайших! — таинственно шепнул астролог.

Рукн-ад-дин удовлетворенно кивнул и через эмира двора предложил бейлербею Изз-ад-дину, начальствующему над всеми войсками, неслыханную почесть — сесть за султанский стол. Все присутствующие поняли — благоприятный день великого похода на Гурджистан наконец-то указан небесными светилами…

Глава XVIII. УДАР АМИРСПАСАЛАРА

На городском базаре Севастии с недавних пор появился новый купец из Адалин — немолодой мужчина в высоком колпаке и узком черном кафтане, подпоясанном чеканным серебряным поясом. Бледное лицо его освещали тревожные умные глаза. Купец ничего не покупал и не продавал, дожидаясь предстоящего падения цен на рабов после победы над гяурами. Сидя пока без дела, купец развлекался. Часто видали его, после омовения в одной из бань многолюдного города, за сочным кебабом в соседней харчевне в обществе именитых защитников веры. Сотники и пятисотники охотно принимали угощение тороватого левантинца. После пары кувшинов доброго трапезунтского вина раскрывались их сердца и охотно шли они на расспросы любознательного купца.

— Двадцать четыре племени насчитывают огузы, друг мой. И каждое из них выставляет один туман, а племя кыпик — даже четыре тумана всадников, — со знанием дела повествовал пятисотник гвардейских сипахов Ахмед.

— Ва-алла! Что бы делал падишах без огузов? — неосторожно вставил слово адалиец.

— Пхе! Огузы хороши лишь для охраны рубежей и грабежей, — пренебрежительно выпятил губу сипах. — А для сечи с латниками франтов или курджиев надобна кольчугонос-ная конница. Поэтому со времен Малик-шаха в центре войска всегда располагаются конные сипахи и гулямы падишаха. Вот и я всегда сражаюсь посреди войска! — горделиво заявил Ахмед.

Адалиец таращил глаза от удивления. Наполнив кубки доверху, он возгласил здравицу за султана: