Амнезия

— Спасибо, что выслушал, Джонни. — На этот раз Мэгги сама меня обняла. — Это именно то, что мне было нужно, вернее, не мне, а нам обоим.

Мы разомкнули объятия. Я не знал, как понимать ее последние слова. Наши лица были очень близко, совсем как раньше.

— Мне нужны друзья, — сказала Мэгги. — Ты и Росс. И родители, конечно. Говорить это вслух как-то глупо.

— Ерунда. Говори что хочешь, я всегда тебя выслушаю.

— Мне надо разобраться со своей жизнью. По-моему, это проще будет сделать дома.

— Совершенно с тобой согласен.

Впервые с начала нашего разговора лицо Мэгги озарила улыбка. Та самая улыбка, в которую я когда-то безумно влюбился.

46

Пятнадцать лет назад мой отец задушил маму подушкой. Несколько суток спустя он вышиб себе мозги из дробовика, невесть как попавшего в его камеру в полицейском участке Карнивал-Фолс. Харрисон, который в ту пору был шерифом, сообщил мне о случившемся в нашей гостиной, с подобающими в таких случаях тактом и сдержанностью. Я принял второй за несколько дней чудовищный удар со странным спокойствием. Я потерял родителей, которых любил всем сердцем, но вместо смятения в душе воцарилась удивительная ясность. Я даже стал размышлять о том, что передать отцу оружие вполне мог сам шериф, ведь они были друзьями. Откуда в голове у ребенка, только что пережившего страшную утрату, взялись такие мысли?

И вот мне снова пришлось выслушать страшную весть — возможно, даже более страшную, чем те, что я выслушал в детстве, — но на сей раз, к моему удивлению, Харрисон пришел не один. Я подозревал, что члены Б-клуба по-прежнему присматривали за мной. Когда в вашей жизни происходит несчастье, рядом должны быть люди, которые возьмут на себя тяжелые решения, постараются «смягчить удар», придумают, что вам сказать, и главное, как сказать.

Представляю, как члены Бильдербергского клуба спорили, кто из них будет гонцом, и, не достигнув согласия, решили идти вчетвером.

Утром второго июня, спустя одиннадцать дней после того как Марк открыл нам тайну «Медитека», на пороге моего дома появились Билл Фостер, Ричард Салливан, Харрисон и Боб Берк, отец Мэгги. Б-клуб в полном составе. За исключением одного выбывшего.

— С Марком все хорошо? — спросил я, почуяв недоброе.

Ричард Салливан, опытный врач, давно привыкший сообщать людям плохие новости, отвел взгляд, и я все понял. Слезы на глазах у непробиваемого Харрисона подтвердили мою догадку.

— Марк ушел из жизни, Джонни, — произнес он.

И тогда, под гнетом боли, на грани подступающего отчаяния, я сумел задать единственный уместный в такую минуту вопрос:

— Как он это сделал?

Отставной шериф не сказал: «Марк умер», он сказал: «Марк ушел из жизни», и этого было достаточно. Будь на месте Харрисона менее опытный полицейский, я еще мог бы сомневаться. Старик перешагнул через порог и обнял меня. Я стоял, опустив руки, смотрел на лес и чувствовал, как самая страшная утрата в моей жизни ядом разливается по жилам. Земля уходила у меня из-под ног. То ли приближался обморок, то ли подступало глухое, всеобъемлющее равнодушие.

Я плохо помню, что было потом. От событий того дня остались одни осколки, всполохи воспоминаний. Мы сидели в гостиной, я во главе стола. Харрисон что-то говорил, а я никак не мог понять, чего он от меня хочет.

«Марк застрелился. Вчера вечером, у себя в кабинете. Дарлы не было дома».

Потом заговорил Боб, а я пялился на него, будто на привидение.

Я сползал в черную бездну, на дне которой эхом отдавался один и тот же вопрос.

Харрисон достал из кармана брюк конверт и положил на стол. Мое имя на конверте было написано рукой Марка. Его изящным, неповторимым почерком. В конверте было письмо.

Дорогой Джонни.