Амнезия

— Моя мама.

Он застал ее на кухне, всю в крови, голова отца лежала у нее на коленях. И она крикнула Томасу позвонить в «девять-один-один», что он и сделал.

Началось расследование. Неоднократно прослушивали запись звонка Томаса Бишопа в службу спасения. Заднюю дверь исследовали, ища следы взломщика, сняли отпечатки пальцев в доме. У Бишопов работала система охранной сигнализации, но без камер слежения. Их большой, почти как особняк, дом окружали обширные газоны и живая изгородь. Обитатели этого богатого района не заметили ничего необычного и ничего особенного не слышали до прибытия «Скорой» и полиции.

Лора Бишоп также ничем не смогла помочь. Она не видела нападавшего. Голос его со второго этажа слышала приглушенно. Мужской голос, возможно человека лет тридцати-сорока, но с уверенностью она сказать ничего не могла.

Детектив из полицейского департамента Бронксвилла вскоре отправил это дело в Управление уголовного розыска штата. Шесть месяцев спустя расследование зашло в тупик. На двух человек, возглавлявших расследование, следователей Ребекку Муни и Стивена Старчика, постоянно оказывалось давление. Они получили несколько противоречивых заявлений от юного Тома Бишопа, а его родню беспокоило то, что неоднократные допросы со стороны правоохранительных органов усугубляли его травму.

Следователи обратились к окружному прокурору, а тот обратился к судье с просьбой о разрешении провести оценку психического состояния Тома.

Тогда со мной и связались. Обычно с чем-то подобным обращаются к детскому психологу полицейской службы, но я и до этого давала правоохранительным органам врачебные консультации. Мое имя, по-видимому, возглавило какой-то список где-то в штаб-квартире Управления уголовного розыска. Я не помню, как меня вызвали, но помню нашу первую встречу с Ребеккой Муни и как она, быстро сообщив суть дела, посмотрела на меня суровым взглядом своих голубых глаз и добавила:

— По-моему, мальчик что-то от нас скрывает.

— Понятно…

— Я тщательно изучила его показания, десяток раз просмотрев видеозаписи. И не смогла заключить, чем он травмирован. Может, он чего-то боится? Чего-то им увиденного?

Я согласилась, но неохотно. Чрезвычайно неохотно. За мою карьеру мне встречались исключительно честные служащие органов, как кабинетные, так и полевые. Но они просто люди — некоторые из них лучше других, как и везде — и порой впадают в отчаяние, когда шефы и окружные прокуроры дышат им в затылок. В полиции ведь есть понятие раскрываемости: сколько дел довели до удовлетворительного завершения, посадив кого-то виновного за решетку.

И меньше всего мне хотелось помогать им заставить мальчика признаться в том, что именно он видел.

«Что, например? Если он видел нападавшего, то зачем это скрывать?»

После ряда словесных баталий я все-таки согласилась провести минимум три, максимум пять сеансов. Мы могли с ним просто поговорить, возможно — провести игровую терапию. Я ясно дала понять Муни, что меня больше интересует благополучие мальчика, что я буду на его стороне, а не органов. И сделаю отчет после сеансов и, возможно, разговоров с заинтересованными лицами — учителем Тома, опекуном и предыдущим терапевтом.

— Это абсолютно нормально, — согласилась Муни, — так и должно быть. Но нам, возможно, в определенные моменты между вашими сеансами придется говорить с мальчиком наедине. Конечно, если появятся новые доказательства.

Мне все это не нравилось, но так уж сложились обстоятельства. И через неделю я впервые встретилась с Томом Бишопом.

* * *

— Мои родители погибли в автокатастрофе, — сообщил Майкл Рэнд.

Его слова вернули меня в настоящее.

Майкл умолк, а я пыталась осмыслить сказанное. Автомобильная авария?

— Мой отец, он… В общем, мой отец был склонен к алкоголизму, — добавил Майкл, — любил выпить. Поэтому я… — Парень глянул на меня и поднял свой стакан с соком. — Именно поэтому я не пью.

«Автомобильная авария, — подумала я, — все-таки не убийство».

— Прости, — сказала я, — я не знала, что…

— Нет, пожалуйста, вам не за что извиняться. — Он нахмурился, покачав головой. — Ведь вы просто вежливо себя повели. А у нас все же есть повод для праздника.

Я глянула на выражение лица моего мужа. Он выглядел задумчивым. Я люблю Пола, но его ум работает совсем не так, как мой, — возможно, отчасти поэтому наш брак успешно продержался тридцать лет, несмотря на некоторые трудности. После того как Майкл поведал нам о своем травмирующем прошлом, Пол задал вопрос:

— Итак, Майкл, чем же ты зарабатываешь на жизнь?

Майкл, казалось, обрадовался смене темы.

— В общем, я еще доучиваюсь. Поздно начал. Но подрабатываю плотником. В строительной конторе.

Пол засиял, как рождественская елка.

— А я, знаешь ли, архитектор, — сообщил он, подавшись вперед. — И вот строю лодку своими руками.

— Д-да. Джони говорила, — рассмеявшись, сказал Майкл.

— Я ведь рассказывала ему о вас, — вставила Джони. И, неожиданно, склонившись ко мне, взяла меня за руку: — Я вас расхваливала.