Амнезия

Я не представляю, что с ним. Или где блуждает его дух. Знаю, где его тело, но сознания в нем нет. Я не способна почувствовать его.

Я уже скучаю по нему.

Внезапное и всеобъемлющее страдание быстро сгустилось в ледяную ярость.

Может, если я хочу докопаться до истины, стоит позвонить в полицию прямо сейчас, все объяснить? Может, пора? В конце концов, о чем мне беспокоиться? Если окажется, что это действительно связано с прошлым, все увидят, что дело сводилось к произволу полиции. Принуждению и сокрытию. Использованию уважаемого психотерапевта для придания законности результатам расследования.

Разговоры об этом превратят мою жизнь в хаос. Я не уверена, что смогу справиться с этим снова. СМИ будут преследовать нас повсюду. Вечерние новости о «деле пятнадцатилетней давности»…

Я просто не знаю, смогу ли справиться с этим прямо сейчас. К нам заявятся копы, Джони станет пронзать меня враждебным взглядом, Майкл будет нервничать, но пытаться сотрудничать. И опять же, разве я не проводила с ним сеанс гипнотерапии? Да, используя свои психотерапевтические методы, я пыталась раскрыть прошлое, частью которого была сама. Копы могут получить удачный повод выдвинуть мне обвинение, учитывая мою личную заинтересованность, мое грубое этическое нарушение.

Тогда моей карьере придет конец.

Проходя по кухне, сметая крошки в ладонь и вытирая столешницы, я внезапно полностью осознала, что должна сама довести дело до конца. Если Майкл притворяется, чтобы сохранить лицо, – притворяется, что не помнит, чтобы отгородиться от своей унизительной лжи, – возможно, я смогу помочь ему с этим. Если же, с другой стороны, он участвует в каком-то более грандиозном обмане, я смогу лучше контролировать его, просто ожидая логического завершения его плана.

К тому времени как я, наконец, созрела для такого решения, я уже стояла на верхней площадке лестницы. Пройдя по коридору, я остановилась перед дверью Джони.

– Заходите, – сказал Майкл, услышав мой стук.

Он сидел на кровати, глядя на экран своего телефона. Отложив его, встал.

– Все в порядке?

Я медленно и спокойно вздохнула. И, глядя в глубину его сине-зеленых глаз, предложила:

– Давай попробуем еще раз.

Глава 40

– Я действительно люблю вашу дочь, – сказал Майкл, улегшись на кровать в комнате Джони. – По-моему, она замечательная девушка.

– Да уж, замечательная, – согласилась я, – и успела многое пережить.

Он созерцательно смотрел в потолок. Я передвинула кресло в угол. Это кресло из комнаты Шона. Вчера вечером мы пользовались его комнатой, но сейчас мне не под силу там находиться. Это все, что я пока могла сделать для сохранения хоть какой-то ясности мысли.

Конечно, я не могла не думать о нем. Шон – мой сын. Мой первенец. А теперь он лежит на больничной койке и дышит только благодаря аппарату…

«Но он очнется. Он вернется. Потому что он сильный. Шон всегда был сильным…»

– Джони говорила, что вы с Полом любили немного… Не знаю, как сказать… Может, оторваться? В молодости.

Вопрос Майкла застал меня врасплох.

– Что именно она говорила? – уточнила я, медленно опустившись в кресло.

– Ну, что вы по молодости устраивали крутые вечеринки. Типа на День независимости…

– Сомневаюсь, что я назвала бы их «крутыми вечеринками». У нас иногда собирались несколько соседей на праздники. Но не так уж часто.

– Джони сказала, что впервые выпила на одной из тех вечеринок.

– Да уж, я помню, – проворчала я, положив руки на колени.

– Извините, я просто немного нервничаю.

– Тебе не о чем беспокоиться. Со мной ты в безопасности. – Стандартная фраза. На самом деле обычно я всячески стараюсь помочь моим пациентам, но сегодня эти слова прозвучали не особо искренне.

«Отмени сеанс. Отмени все прямо сейчас».

– Что еще говорила Джони?

– Только то, что вы больше не отрываетесь. Больше никаких вечеринок.

– Люди меняются. Они становятся старше, и связи рвутся.

– Ага…

Его недоверие действовало мне на нервы. Ведет ли он какую-то игру? Тогда я играю против него.

– Как тебе жилось у Бликеров? – Я еще не вспоминала эту фамилию и хотела посмотреть на его реакцию. – Может, мы начнем с его дома? К ним приходили гости на праздники?

– Мой дядя не особо общителен. Скорее интроверт. Но он очень умный. Составлял всякие технические руководства, даже опубликовал несколько собственных книг. А тетя работала преподавателем. Почти до самой смерти.

Ответы Майкла казались мне искренними. И представив его тетю, я вдруг вспомнила Ребекку Муни, безнадежно усохшую в своей постели под залитыми дождем окнами.

– А как ты общался с кузиной? – спросила я. – Вы еще поддерживаете связь с Кэндис? – Очередная попытка копнуть для информации.

– В общем, нет. После смерти тети Элис жизнь семьи как-то разладилась.

– Мне жаль. Все это очень грустно. – Я скатилась обратно к сочувствию. Майкл снова казался бесхитростным. Человеком, выросшим в огромной тени ужасной семейной трагедии.

Но все это могло быть и обманом. Мне нужно постоянно напоминать себе об этом.