Амнезия

– Сейчас новая мода – хвастаться своими процедурами и пластическими операциями, – неожиданно сообщила дама. – Раньше все говорили: моя красота врожденная, теперь говорят: я сама себя сделала. Такой шик. Но Лола – провинциалка. Она никогда не скажет, что делает себе уколы ботокса. А вот я делаю, например!

«А мне-то зачем знать про твои уколы?» – начиная раздражаться, подумал он.

– Больше вы Лолу не видели?

– Нет.

– И не разговаривали с ней?

– Нет.

– И не интересовались, где она?

– Я в одном ресторане встретила Андрюшу…

– Сергеева?

– Да. Я спросила, где Лола, он ответил, что она продолжает отдыхать. На Сардинию, кажется, умотала.

«Патологически лживый покойник!»

– А я знаю, что его убили, – заявила дама. – Хозяйка той квартиры – моя подруга. Как же она разозлилась! Теперь хату придется продавать, но среди наших все уже знают, что там было убийство. Может, из провинции кому? Квартира-то эксклюзивная.

– Слушайте, а как же она ему оставила такие хоромы? – никак не прокомментировав эту реплику, спросил он. – Ведь она знала, что он любит другую.

– Любит? Ха-ха. Он любил только себя. Он был всеобщим достоянием.

Он не заметил в зеленых глазах дамы ни тени огорчения. Она не нахмурила лоб – впрочем, вряд ли она могла это сделать: он был натянут, как барабан. Турчанинову показалось, что дама слишком многое понимает, и ему было неуютно рядом с этим пониманием. К тому же, ему было стыдно за свои ботинки, брюки, даже за ту свою неуемную радость по поводу свалившихся с неба десяти тысяч долларов. Нет, он не казался себе жалким; ему просто хотелось покинуть этот золотой мир, эту рассыпающую искры Хозяйку Медной горы – ну ее к черту…

Дело не в классовом подходе: они с ней разные по биологической сущности. Она – породистая кошка без шерсти, он – заросшая дворняга с лохматым хвостом… Собака…

И надо же такому случиться, что когда он думал об этом, ему позвонила плачущая Марина и стала говорить, говорить, говорить, захлебываясь. И как раз про собаку, потом про какого-то летчика, потом про серную кислоту – целый водопад слез изливался на него из трубки, он вначале слышал только оглушающий шум, но потом сквозь этот шум стал проступать смысл и он услышал следующее:

«Иван Григорьевич, я не имею права к вам обращаться, потому что я не Марина! Я не Марина, и это не мой отец заплатил вам, у меня есть последнее, самое главное доказательство – я не имею права, но мне не к кому больше обратиться! Вы должны помочь мне в любом случае, ведь вы следователь! Вы следователь, а я не Марина!!!»

И он тут же поехал к ней домой.

26

День с самого утра задался странным.

Когда она вышла во двор (сзади шел угрюмый шофер), у нее заныло сердце. Пришлось даже остановиться, сделать несколько глубоких вдохов. Женщины на детской площадке уже не обращали на нее внимания, болтали о своем. Оттуда слышалось женское щебетание и веселый детский говор.

Потом проехала машина, за ней долго тянулся шлейф шума, потом громко стукнула дверь и заработала дрель. Она еще успела подумать, как много у города разных звуков.

И вдруг сквозь детские голоса, шипенье шин, дребезжанье дрели она услышала, как кто-то позвал:

«Лола!»

Она резко обернулась на голос.

Перед ней была детская площадка. На ней сидели пять мамаш и играли пятеро детей. У кустов рабочий в оранжевом жилете ремонтировал ограждение. На стоянке стояли трое мужчин в костюмах и разговаривали. Один из них посматривал на нее. Или не на нее? Кажется, он посматривал на шофера?

Наверное, она как-то странно застыла, потому что все они – и мамаши, и рабочий, и мужчины, и даже дети – вдруг тоже стали смотреть на нее. Ей показалось, что время остановилось.

«Послышалось? Кто это крикнул?!»

Хлопнула дверь машины, и она пришла в себя. Шофер уже сидел за рулем, поправлял боковые зеркала. Она снова глубоко вдохнула и села рядом с ним.

На сегодня была запланирована поездка в медицинский институт. Откладывать больше не было смысла – все равно туда надо будет съездить. Она бы пока не рискнула приближаться к клубу, но сам институт был немного дальше от главного кошмара ее жизни, начинать надо было с него. У нее был старый пропуск, оказалось, он еще действует – вахтер даже не взглянул на фотографию.

Это место ей было абсолютно незнакомо. Она даже остановилась в растерянности.

Мимо нее прошуршала компания девушек в белых халатах, открылась и закрылась дверь аудитории, запахло чем-то сладковато-неприятным. Запах ей тоже был незнаком, но она поняла, что так может пахнуть формалин.

Марина шла по холлу: видимо, здесь, за стеклянными стенами, располагался анатомический музей. В шкафах стояли и лежали зелено-желтые экспонаты, какие-то пробирки, банки, висели диаграммы и таблицы, разумеется, присутствовал скелет. Она знала, что он здесь будет, но не потому что вспомнила; просто он должен стоять в медицинском институте, и где-то рядом обязательно есть белый муляж человека из мышц, и у него обязательно разодрана одна нога, чтобы были видны красные переплетенья мускулов…

Сердце невыносимо затрепыхалось.