Аморальное (СИ)

Всё началось намного раньше: среди детей начала разноситься сплетня о якобы колдовских силах Имтизаль. На это повлияли многие мелкие детали. То кто-то слышал, как она говорит по-арабски с братом, то кто-то видел, как она, подойдя к углу, внезапно остановилась и стремительно пошла в обратном направлении, как будто увидев сквозь стену, что с обратной стороны навстречу шёл Джексон; то кто-то узнал о её сатанической музыке, то кто-то увидел её готические жуткие картинки, и так далее и тому подобное; но всё это было за уши притянуто к главному факту: глаза Имтизаль были действительно как у ведьмы. Она сама выглядела, как ведьма. Она нагоняла холод одним своим взглядом, она вела себя странно, подозрительно сторонилась людей, а об её лечении в клинике, за неимением фактической информации, и вовсе ходили зачастую фантастические легенды. И они впервые видели одиночку, кто действительно был о д и н о ч к о й , у кого не было вообще ни одного друга и кто не общался совершенно ни с кем. Она была слишком странной, слишком таинственной, слишком необычной, слишком холодной, слишком чужой и опасной. Поначалу дети сами не осознавали, что побаивались не её агрессии, не физической расправы – в конце концов, их было много, а она – одна, – они боялись за свою душу, как будто Имтизаль могла навлечь на них беду, как будто ссора с ней могла принести проблемы и без её непосредственного вмешательства. Осознали они это теперь, на следующий день после серьёзной ссоры с Ими, ссоры, в ходе которой всё тот же Ник Майерс, чаще всех (после Джексона) обижавший её, на сей раз особенно нахально оскорбил её, прилюдно унизил, а его друзья помогли нейтрализовать её, и Ими дошла до того, до чего не доходила почти никогда: до крика. Ужасающего отчаянного крика, который красноречивее любых её взглядов выдавал всю ту усталую боль, которая гнила в её душе. И все паранормальные домыслы обрели силу в тот день, следующий день после стычки с Имтизаль, когда пришло известие о том, что Ник в реанимации. И если раньше многие ещё скептически относились к её наведениям порчи и прочим связям с тёмными силами, то теперь уже все всерьёз задумались об угрозе.

Так к концу первого года отношения с классом постепенно перешли к подобию тех, о которых мечтала Имтизаль. Здоровые дети оказались не менее впечатлительными, чем больные, и очень быстро решили никак с ней не контактировать. Даже учителя старались держать с ней дистанцию. Училась она, кстати, хорошо, всегда прилежно делала все домашние задания, всегда послушно выполняла требования и на уроках. Претензий к ней не было. Единственными можно было назвать, разве что, слушание музыки во время выполнения письменных заданий, но этот вопрос уладили с родителями, которые попросили проявить к девочке снисходительность. И любовь рисовать на уроках. Ими всегда забивалась в свой угол и рисовала в блокноте. Не раз бывало, что учитель, видя, что во время контрольной Ими снова ничего не делает, а только рисует, холодно спрашивал её, готова ли она сдать работу. И она сдавала. В самом деле решённую. Так бывало, по крайней мере, на математике.

Сложности бывали с устными предметами и немецким. Очень плохо Ими рассказывала стихи: тихо, мрачно и сухо. Хорошо у неё, казалось бы, должны были удаваться трагичные, но даже они получались слишком пустыми. Мёртвыми. Сам её голос был таким же мёртвым и холодным, как и она сама, и вскоре учителя открыто махнули на Ими рукой и перестали критиковать её устные ответы: её вообще старались спрашивать не чаще двух раз в год. Ими впадала в такую глубокую тоску, едва только её выдёргивали к доске, едва только она оказывалась в поле зрения стольких людей и центре их внимания, и она начинала чувствовать себя такой подавленной и несчастной, что заражала своим унынием абсолютно всех. И хотя со временем она более или менее привыкла к устным докладам, её речь так и не обрела жизнь. Как и голос. Как и взгляд.

Образ Имтизаль в школе – это нелюдимая неказистая худощавая девочка в больших наушниках, с беглым параноическим взглядом огромных жутких глаз, вечно жмущаяся по углам и стенкам и делающая карандашные рисунки в блокноте. У неё не было друзей, она ни с кем не общалась, хотя бывали даже отчаянные, обычно из других классов, пытавшиеся познакомиться с ней.

Однажды одной из таких отчаянных стала одна старшеклассница. Она спрашивала Ими о музыке, об отношениях с одноклассниками, о взглядах на жизнь, о социофобии и совершенно вогнала её в трагичное замешательство.

– Ты извини, я знаю, как раздражает, когда всякие чужие лезут, – сказала потом она, когда уровень враждебности Имтизаль стал зашкаливать.

Ими промолчала. Она не знала, что здесь можно сказать: знает, но всё равно лезет?

– Просто ты мне нравишься, я могу помочь. Никто не будет тебя трогать, как уже не трогает меня.

– Меня не трогают.

– Да ладно, у тебя в классе есть парень, который докапывается, я знаю.

– Нет.