Amore mio Юля Котова (СИ)

Она не балует меня признаниями, оттого я всегда очень жду от нее этих слов и очень ценю их. А, бывает, в тайне от нее смотрю на канале нашего универа видео с той конференции, которое уже набрало несколько тысяч просмотров. Юля не любит о нем вспоминать и говорить, заявляя, что была не в себе, когда произносила свою знаменитую в узких кругах Болонскую речь. И она даже не представляет, что я чувствую, когда пересматриваю то видео. Конечно, я горд. Многим ли парням так эффектно признавались в любви? Но не это главное. Юля всегда остаётся собой, не важно где она и кто рядом. Ее внутренний стержень вызывает у меня восхищение и желание двигаться вперёд. У нее многому можно поучиться. Она смелая, пусть и взбалмошная, но она не боится ошибок. А вот я вдруг стал бояться сделать что-то не так, разочаровать ее словом или поступком. До сих пор не понимаю, как она сумела перешагнуть через то, что я сделал, и доверилась мне. И это не было проявлением великодушия с ее стороны. Такова ее природа, она любитель крайностей во всем. Что враждовать с ней, что любить ее одинаково приятно. Она никогда не даст спуску, и мне хочется соответствовать такой незаурядной девушке, которая не перестает меня удивлять и проверять на прочность.

— Ты смотри, а? — раздаётся скрипучий голос деда после почти минутного молчания. — Жениться не надумали еще?

— Дед, ну и шутки у тебя! — с укором в голосе отвечает она. Юля смеётся, а вот мне совсем не смешно. — Боюсь, загнётся его бабуля от такой новости, — добавляет она.

Какая ты у меня заботливая, Котова.

Бабушка, конечно, перегибает, но, она для нас точно не проблема. Да, я уже порядком устал от ее молчанки и гневных взглядов, но, на самом деле, у моих бабушки и девушки намного больше общего, чем они думают. Обе нереальное упрямые, и, если вобьют себе что-то в голову, то будут стоять на своем до последнего. Это напоминает сломанный радиопеленгатор на ракетах, когда система опознавания «свой-чужой» накрылась, и за последствия уже никто не отвечает. Возможно, они слишком похожи, чтобы принять друг друга, а я без понятия, как их перенастроить. Может, хотя бы дед Котовой знает, потому что я ощущаю себя каким-то двойным агентом: живу в квартире одной, сплю с другой, и люблю обеих, пусть и по-разному.

— Кто загнётся?! Тамара, что ли?! — зычный голос деда Мити выдергивает меня из размышлений. — Да она еще всех переживёт… Вы на нас старых не смотрите, своим умом жить надо.

Давай, дед, прессингуй ее. Вместе мы точно справимся.

— Ага. — Я вечно прихожу в тупик от этого ее «ага». — И где нам жить… своим умом? В твоей двушке? Или в квартире Брединых? Дед, мне всего восемнадцать… Мы оба студенты, ни кола, ни двора.

Вот спасибо, любимая.

Да, у меня действительно ничего нет за душой, но я же предлагал ей выход. А с ее слов все выглядит так, словно я не мужчина, а беспомощный ребёнок. Кажется, кто-то получит сегодня по своей аппетитной заднице за дачу ложных показаний… Знать бы только, где это устроить…

— И чем же тебе моя двушка не угодила? — спрашивает дед.

— Да всем угодила… просто…

— Жить не с богатством, а с человеком.

— Да при чем тут богатство?!

— Вот и я о том же, — поддакивает ей дед. — С Тамарой я сам поговорю. Виноват я перед ней, а вы теперь расплачиваетесь.

— Виноват? В чем? — спрашивает Юля.

— Это… старая история, — дед явно пытается съехать с темы.

— Расскажешь? — любопытничает его внучка.

— Да что рассказывать?.. — небрежным тоном говорит дед и к моей полной неожиданности продолжает: — Ромка, ты долго там топтаться будешь?! В прихожей стоят ботинки сорок третьего размера, не твои случайно? — громко спрашивает дед Митя.

Точняк. Я занёс в юлину комнату куртку, а ботинки так и оставил у двери… Но так даже лучше.

Не спеша я вешаю куртку на вешалку, считаю до пяти и, стараясь выглядеть невозмутимо, заявляюсь в кухню. Юля стоит у окна, за которым по-прежнему валит густой снег, ее дед сидит за столом на каком-то древнем табурете.

— Здравствуйте, Дмитрий Иванович, — я протягиваю руку деду и, заметив его хитрую улыбку, прихожу к мысли, что на этот раз он решил обойтись без применения огнестрельного оружия.

— Здорово-здорово, — дед намеренно крепко пожимает мою руку, как бы намекая на то, чтобы я не особо тут выделывался и сохранял субординацию. При этом совершенно безобидным тоном добавляет: — А я смотрю, ботинки стоят, думаю, Вовка приехал или Ленька, да нет никого… — он замолкает и смотрит на меня с хитрым прищуром. — Пришел… значит?

— Пришел, — киваю я, переводя взгляд на Юлю.

Она не выглядит испуганной, скорее, заинтересованной. Я внимательно смотрю на неё и пожимаю плечами. И чего она боялась? У нее нормальный дед.

— Юлёк, ставь чайник. Уснула, что ли? — заявляет он, — а ты, — указывает взглядом на стул, — садись давай.

Я послушно выполняю его приказ и сажусь спиной к плите, у которой стоит Юля. Дед изучает мое лицо, потом смотрит мне за спину. И так повторяется несколько раз. Наконец он мотает головой и издаёт тяжёлый вздох.