Ампула Грина

– Только наденьте штаны и рубашки, – посоветовала тетя Маруся. – А то строгие бабушки в церкви заворчат: чего явились как на стадион.

– Да ничего не заворчат, я уже ходил так…

– Не спорь, – сказала тетя Маруся. – Сам храмы строишь, уважать должен…

Май дурашливо развел руками: мол, с этим не поспоришь. А я поежился, вспомнив казенный комбинезон. Май, однако, повел меня в дом и в комнатке с двумя деревянными кроватями растворил настенный шкаф. Кинул на кровать кучу одежды. Прыгнул в короткие, до колен, штаны (кажется, называются «бермуды» или "бриджи"), натянул вместо безрукавой майки серую футболку с отпечатанным на ней храмом. Многоэтажные песочного цвета башни храма были похожи на великанские сталактиты.

– Это храм Святого Семейства в Барселоне, архитектор Антонио Гауди, – объяснил Май, поглаживая грудь. И кивнул на койку: – Выбирай, что хочешь…

Я хотел быть, как он. И не спорил. Выбрал такие же, как у Мая штаны и похожую футболку, только не с храмом а с рыцарским замком. Май сказал, что это Шато де Реньи и вытащил из-под кровати плетеные сандалии.

– Примерь. Тут ремешки, можно регулировать…

Регулировать не пришлось, сандалии оказались впору. Мы с Маем вообще были одного размера, во всем. Поэтому и одежда оказалась, будто купленная для меня. Я посмотрел в зеркало на шкафу. Не удержался:

– Потом будет противно в свою робу влезать.

Май слегка удивился:

– Ну и не влезай. Это же теперь твое…

Он сказал это… ну совсем не так, как будто бы "вот тебе подарок", а словно поделился одним на двоих пирожком, разделил пополам. И хотя мне стало неловко, но еще «неловчее» было отказываться. Я только спросил:

– А мама… тетя Маруся, она не рассердится?

Май забавно так почесал в затылке.

– Она… наверно, рассердится. Если ты откажешься… Вот бейсболка. Хочешь?

Я хотел и бейсболку. И натянул ее на свои белобрысые вихры – синюю, с желтым солнышком и надписью «Iнскъ». Глянул опять в зеркало и понял, что совсем не похож на себя прежнего. Если даже (не дай Бог!) встретимся на улице с Мерцаловым, едва ли Ефрем Зотович узнает меня…

Мы вышли на просторную Матвеевскую улицу и сели в полупустой трамвай музейного вида. Он весело позванивал. Я увидел старичка-кондуктора в мундире с серебряными шнурами и сунул руку за деньгами (мерцаловскую сдачу я переложил из комбинезона в карман бриджей). Май понял меня.

– Не надо, Грин. Ребята здесь ездят бесплатно…

Мы проехали три перегона, вышли на остановке "Фонтан "Лебеди"" и от этого брызжущего фонтана (со вскинувшими крылья бронзовыми птицами) зашагали вверх по Луговскому проезду. Здесь опять цвела над заборами сирень. А желтые одуванчики расстилались вдоль тротуаров коврами. И, как малыши-детсадовцы, галдели в ветках воробьи. Неотвязная моя мысль "а что же будет дальше?" все больше съеживалась, пряталась где-то далеко позади нынешней радости. Мне было хорошо, и я наконец решил: "Не стану маяться раньше срока, пусть будет вот так славно хотя бы сегодня…"

Михаило-Архангельская церковь стояла среди больших берез, в конце Луговского проезда. Она была узорчато-причудливая, как с картинки в "Русских народных сказках". У крыльца беседовали несколько старушек. Двери были открыты, за ними темнела таинственная глубина. В ней мерцали лампочки.

Я вдруг оробел.

– Май, ты иди один… Я тут подожду…

Он не удивился. Не стал ни уговаривать, ни огорчаться. Просто сказал:

– Тогда и я не пойду. Сейчас позову папу… – Вытащил свою «коробочку», понажимал кнопки.

– Па-а! Мы принесли тебе гуманитарную помощь! Чтобы ты не исхудал окончательно, так мама сказала…

Отец Мая почти сразу появился на церковном крыльце, почти бегом спустился по ступеням. Он был сухонький, невысокий (наверно, ниже тети Маруси на полголовы) с похожими на стружки кудряшками, в которых запутались и настоящие стружки. Помахал нам рукой (а рука-то ого-го какая! – длиннющая и сразу видно, что с пальцами, как железо).

– Хвала вам, кормильцы!

– В сумке кастрюля с картофельными котлетами, в термосе борщ… Папа, это Грин.

В лице у папы не мелькнуло ни малейшего вопроса, будто ему уже подробно растолковали, кто есть кто (а возможно, и правда?). Он плотно и бережно пожал мою ладонь.

– Здравствуй, тезка великого сказочника. А я Анатолий Андреич… Может, зайдете, посмотрите, что у нас получается?

– Па-а, мы после, – быстро сказал Май.

– Ну, после так после. Понимаю – дела… Маме скажите: я сегодня немного задержусь…

– Ага, "немного"… – проницательно вздохнул Май.

Анатолий Андреевич развел ручищами: такая, мол, судьба моя.

Обратно мы до самого дома шли пешком. Неторопливо перепинывались найденной в траве жестянкой из-под черных маслин (два беззаботных мальчика города Инска). Май вдруг спросил:

– Грин, а что тебе больше всего нравится… у Грина?

Я сказал сразу:

– "Комендант порта" и "Корабли в Лиссе". Это печальные рассказы, но все равно… они такие…

Май тут же кивнул. Сразу видно, рассказы он читал, и, какие они, понимал…

Я стал рассказывать, как приучился к чтению.