Ампутация Души

— Как зачем? — удивился кандидат. — Чтобы о народе заботиться.

— В том-то и ошибка. Государство — это не обслуживающий персонал, и должно заботиться не о народе, а о его величии. А уж великий народ о себе и сам позаботится. Ну а велик народ будет лишь тогда, когда перед ним будут стоять великие цели. Сперва надо, чтобы было к чему приложить силу, тогда и сила возвратится.

— То есть ВВП этот, экономика — всего лишь средства, а их выдают за цель, не будет высшего смысла, и экономики не будет? Чтобы… чтобы пассионарность, жизненная сила вернулась, нужно нечто большее, идея нужна, смысл существования нужен, а уж экономика ко всему этому сама приложится. Так что ли?

— Так, примерно.

— Но ведь для этого самоидентификация нужна — в ней сила. Понять, в чем же наш менталитет, что мы есть на самом деле. Кто мы? Вот ты кто, а? А ты?! — уже кричал кандидат, чуть не хватая за грудки стоящих рядом.

Обычное распитие спиртного перерастало в стихийный митинг. В забегаловке стоял гул.

— Так, все! Щас отпускать никому не буду и вообще всех повыгоняю, — попыталась остудить страсти буфетчица.

— Эх ты, Верка, — ответили ей. — Мы, может, тут русскую идею обмозговываем.

— Да вы каждый раз чего-то обмозговываете, а на следующий день снова сюда приходите и напиваетесь. А была б у вас настоящая идея, то дело делали бы, а не болтали попусту. Сами вы все питухи безголосые, ну вас, к черту.

— Может и так, — вздохнул Скипидарыч. Э-эх, кто бы мог сказать: «Встань и ходи!», да так, чтоб поверили. Некому сказать…

Скипидарыч допил свое пиво, ткнул палец в солонку, облизал и причмокивая проговорил:

— А тебя, кандидат, ни за что не выберут, знай.

— Это почему же? — удивился кандидат столь категоричному приговору.

— А потому что у русского народа плотно вбито в голову, что у власти всегда стоят одни сволочи. Вот он их и выбирает. Ты не из них, а потому проиграешь.

— Пойдем, Коля, что ли, на свежий воздух, пока здесь все утихомирится, — предложил Скипидарыч Деснину, оставляя кандидата в полном замешательстве. Деснин не возражал.

— А вот Никодим мог бы сказать: Встани и ходи, — вздохнул Скипидарыч, усаживаясь прямо на крыльце. — Да, умел убедить. Особый дар.

Деснин достал сигарету и закурил.

— Коль, ты рассказать обещался, как к Никодиму-то попал, сам ведь он не любил по таким случаям распространяться, — попросил Скипидарыч.

И воспоминания вновь нахлынули на Деснина.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава I Никодим

Деснин вновь перенёсся в церковь семилетней давности.

Он возился с Николаем Угодником. Полная луна освещала церковь. Вдруг раздался скрип церковных ворот. Затем послышалась шаркающая старческая походка. Вскоре в лунном свете перед Десниным предстал седенький старичок среднего роста в подряснике, из-под которого виднелись заношенные валенки. В руке старичок держал свечку, в свете которой отчетливо выделялся на груди его маленький серебряный крестик на тесемочке. Деснин обратил на это внимание, так как крестик этот был копией того, что подарила ему мать перед смертью.

— Грех это, сынок, воровать-то. Тем паче в храме Господнем, — тихо и как-то вкрадчиво произнёс старичок.

— А ты кто? Поп что ли? — как можно спокойнее спросил Деснин, а сам тем временем поудобнее перехватил нож.

— Да, я настоятель здешний, — охотно, и вполне миролюбиво ответил старичок. Деснин еще раз пригляделся к крестику. Ему почему-то подумалось, что это именно тот крестик, материн. И еще вспомнилось, как в детдоме злая воспитательница выкинула эту единственную вещь, оставшуюся на память о матери, и как сквозь слезы он искал крестик. И сразу старичок стал как-то ближе. Деснин уже с любопытством рассматривал его и удивлялся все больше. В лице старичка, да и во всём его облике было нечто такое, что возникало ощущение, будто бы он перенёсся только что из девятнадцатого или ещё более раннего века в наш. Что-то было в нем эдакое… искреннее. Деснин разжал пальцы и уже без напряжения держал нож в руке.

— Но ты возьми, коли тебе так надо, — вдруг предложил старичок, указывая на икону. «Испугался дедок, — решил Деснин, — Но странно, почему шуму не поднял. Похоже, стыдить будет». Но вместо этого старичок неожиданно спросил:

— Да только… а крещёный ли ты?

— Н-нет, — Деснин был явно ошарашен подобным вопросом.

— Да как же ты так? До таких годов дожил, а не крещёный? Ох, как душеньке-то твоей тяжело, ой как тяжко-то.

Деснин уже совсем ничего не понимал.

— Нельзя тебе в таком разе икону-то брать. Да и в храме, вообще-то, находиться не положено. Идём-ка, идём со мной.

Старичок развернулся и пошёл в притвор. Деснин ещё силился понять, что тут происходит, но ноги уже сами несли его за старичком. Тот открыл боковую дверь в притворе и предложил Деснину:

— Проходи-ка.

В свете, исходившем от свечи, Деснин разглядел небольшую комнатку. Это была крещальня. На восточной стороне висело несколько больших икон, в том числе икона Иоанна Крестителя. Старичок зажёг ещё несколько свечей, стало совсем светло.

— Раздевайся пока, — сказал он, и куда-то вышел.