Деснин присел на деревянную лавочку, стоявшую в углу, и бесчувственными пальцами стал развязывать шнурки ботинок, затем расстёгивать пуговицы одежды. Он очень смутно понимал, что делает, где находится и что предстоит ему, но какая-то неведомая сила толкала его, заставляла делать все это, и он не противился ей.
Он уже стоял босиком, по пояс голый, когда в комнату вошёл старичок, неся в руках таз с водой.
— Да ты и это сымай, — сказал он, указывая Деснину на штаны. — Али стесняешься? А потом вставай вот в водичку. А я сейчас.
И старичок вновь вышел.
Он возвратился, когда Деснин уже стоял в тазу в одних трусах. Старичок успел облачиться в длинную рясу, очевидно ещё дореволюционного покроя, надел поповский крест и выглядел теперь более торжественно. В руках у него было Евангелие и небольшой свёрток, который он положил на лавку рядом с одеждой Деснина. Евангелие было возложено на аналой.
— Как тебя звать-то? — спросил старичок, подавая Деснину уже зажженную свечку.
Деснин назвал своё имя. Старичок повернулся к нему спиной, а к иконам лицом и принялся что-то невнятно читать, изредка громко выкрикивая некоторые фразы, то и дело крестясь и отдавая поклоны. Читал он долго. Голос его становился всё слабее и неразборчивее. В конце концов, старичок и вовсе замолчал и стоял неподвижно, осев на аналой.
«Ну вот, — подумал Деснин, — похоже, заснул. И по кой чёрт я стою в этом дурацком тазу, как идиот? Голый… А вон, кстати, икона школьная висит. Загнать дорого можно. Взять доску и делать ноги». Но Деснин так и не шевельнулся. Все эти шальные мысли промелькнули и тут же куда-то исчезли.
В этот момент, тряхнув головой, старичок вновь принялся читать. Дочитав, произнеся «аминь», поклонившись и перекрестившись на иконы, он подошёл к Деснину и, невнятно бормоча что-то себе под нос, из чего Деснин разобрал лишь: «Крещается раб Божий Николай», зачерпнул пригоршней воду из таза. Затем он со словами «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь» окропил водою голову Деснина. Сладко запахло елеем. Старичок начертал на лбу Деснина крест и, достав из-под Евангелия крестик, надел его прозелиту на шею. Затем приказал: «Крестись за мной да повторяй» и прочел «Верую». Деснин неумело перекрестился и столь же неумело отвесил поклон на иконы. Старичок на это едва заметно улыбнулся, дал Деснину поцеловать свой крест и произнёс «аминь».
После всего этого священник подошёл к лавке и взял с неё свёрток.
— Вот, одень, — подал он свёрток Деснину. — Надо чтоб всё теперь было чистое, ибо в жизнь иную вступил ты. Кто во Христе, тот новое творение: старое прошло, теперь все новое.
Деснин развернул свёрток. В нём оказалось исподнее — фланелевая рубашка и кальсоны.
— Переодевайся. Мне всё равно великовато, а тебе в самый раз будет, — сказал старичок и вышел.
Деснин присел на лавочку, зажав в руках исподнее. Ком подступил к горлу. Впервые он почувствовал заботу о себе, о себе именно, а не о себе как о члене семьи, общества и т. д., о себе как отдельном человеке. О себе таком, каков он есть. Впервые он почувствовал свою…
Этот старичок, которого Деснин собирался грабануть, он… он… Мозг пытался осмыслить только что произошедшее и… не мог. Потому что здесь напрочь отсутствовал рационализм. Человеческий рационализм. Здесь было нечто больше человеческого. Здесь было…
В холодной комнате вдруг стало тепло и уютно. Повеяло до боли знакомым и приятным запахом из детства, затем послышалось пение, и все будто подернулось какой-то синеватой дымкой. Ветерок пронесся по комнате и отклонил огоньки свечей в сторону. Деснин вслед за ними повернул голову… с иконы на него смотрел Христос. «Господи! — слово это, никогда не входившее в лексикон Деснина, как-то само пришло. — Что же это такое?» Он посмотрел на крестик, который повесил ему на шею старичок — копия материн, что был так дорог Деснину. И тут давно уже незнакомое ему чувство волной хлынуло в душу и разом размягчило ее. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились сами собой и повисли на ресницах. Ноги сами подогнулись. И вот он уже на коленях перед крещающимся Христом. А в душе — Благодать.
Деснин смутно помнил, как он переоделся, как старичок сводил его в алтарь, как они вышли из церкви. Сейчас они всходили по хлипкому крыльцу в ветхую, махонькую избушку. Старичок отворил дверь и включил свет.
Голая лампочка под потолком высветила крохотную комнатку. В красном углу висели образа с зажжённой под ними лампадкой. Посреди комнатки стоял грубой работы стол, около него две лавки. К небольшой печурке было пристроено некое подобие кровати. В углу стоял небольшой шкафчик. И всё. В комнате больше абсолютно ничего не было. Пока Деснин осматривался и дивился на убогость обстановки, старичок успел разоблачиться и стал теперь менее торжественен, но более близок.