Амстердам

— Не слышал о таком.

— Ты что, газет не читаешь? За последний год он восемь раз нападал на женщин, в основном на туристок. Этой удалось уйти.

— Слава богу.

— Нет, не слава богу. Два дня назад он снова совершил нападение. Вчера его арестовали.

— Вот и хорошо.

— Нет, нехорошо. Ты не захотел помочь женщине. Ладно. Но если бы после этого ты пошел в полицию, не пострадала бы другая.

Короткая пауза: Клайв обдумывал его слова или собирался с силами. Теперь он окончательно проснулся и заговорил твердо.

— Одно из другого не следует, — сказал он. — Но пусть. Почему ты повышаешь голос, Вернон? Очередной маниакальный цикл? Чего конкретно ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты сейчас же пошел в полицию и рассказал, что ты видел…

— Не может быть и речи.

— Ты мог бы опознать его.

— Я сейчас заканчиваю симфонию, которая…

— Ни черта подобного. Ты лежишь в постели.

— Не твое дело.

— Это возмутительно. Иди в полицию, Клайв. Это твой моральный долг.

Шумный вдох на том конце, снова пауза, обдумывание ответа, затем:

— Ты объясняешь мне мой моральный долг? Ты? Это ты-то?

— В каком смысле?

— В смысле твоих фотографий, в смысле гадить на могилу Молли…

Упоминание экскрементов в связи с несуществующим захоронением знаменовало ту поворотную точку в диспуте, когда сдерживающие центры перестают действовать. Вернон перебил:

— Ты ничего не знаешь, Клайв. Живешь привилегированной жизнью и ни бельмеса ни в чем не смыслишь.

— В смысле подсиживать человека. В смысле грязной журналистики. Как ты себя выносишь?

— Можешь бесноваться сколько влезет. Ты не владеешь собой. Если не пойдешь в полицию, я позвоню туда сам и расскажу, что ты видел. Соучастие в попытке изнасилования.

— Ты в своем уме? Как ты смеешь мне угрожать?

— Есть кое-что поважнее симфоний. Это кое-что — люди.

— И эти люди так же важны, как размеры тиража?

— Иди в полицию.

— Иди в жопу.

— Сам иди.

Вдруг дверь в кабинет Вернона открылась; там стояла Джин, изнывая от тревоги.

— Извините, что прервала ваш частный разговор, мистер Холлидей, — сказала она. — Но, по-моему, вам надо включить телевизор. Миссис Джулиан Гармони собрала пресс-конференцию. Первый канал.

4

Партийные стратеги долго и напряженно обдумывали ситуацию и приняли несколько разумных решений. Во-первых, пустить утром телевизионщиков в знаменитую детскую больницу и заснять усталую, но счастливую миссис Гармони, выходящую из операционной после операции на открытом сердце, которую она сделала девятилетней черной девочке по имени Кенди. Хирурга сняли также во время обхода: она идет в сопровождении почтительных нянек и регистраторш, и дети обнимают ее с явным обожанием. Затем короткий сюжет на больничной стоянке — слезная встреча миссис Гармони с благодарными родителями девочки. Это были первые картины, которые увидел Вернон после того, как бросил трубку и, напрасно переворошив бумаги на столе в поисках дистанционного пульта, подбежал к установленному высоко в углу телевизору. Пока плачущий отец нагружал хирурга полудюжиной ананасов, закадровый голос объяснил, что в медицинской иерархии можно достичь таких высот, когда вас уже неловко называть «доктор». Вот такая вам миссис Гармони. Джин вышла на цыпочках, неслышно прикрыв за собой дверь, а Вернон с еще не унявшимся после ссоры сердцебиением вернулся за стол, чтобы смотреть дальше. Теперь мы перенеслись в Уилтшир, на какое-то возвышенное место, и смотрим оттуда на окаймленный деревьями ручей, вьющийся между лысыми округлыми холмами. Возле деревьев приютился симпатичный фермерский дом, и, пока комментатор обрисовывал известную предысторию дела Гармони, камера начала медленный долгий наезд, закончившийся овцой, кормящей новорожденного ягненка на лужайке, вблизи кустарника, прямо у входной двери. Это было еще одним партийным решением — отправить супругов и двух их взрослых детей, Аннабеллу и Неда, в их загородный дом на выходные, как только Роз закончит в больнице. Вернон увидел семейство: одетые в свитера и дождевики, они смотрели в камеру поверх низких решетчатых ворот, вместе с овчаркой Милли и домашним котом, британским короткошерстным по кличке Брайан, которого любовно прижимала к груди Аннабелла. Они как будто вышли на поклоны после спектакля, только министр, вопреки обыкновению, тушевался, выглядел застенчиво, даже робко, потому что центром события была его жена. Вернон знал, что дела у Гармони швах, но невольно кивнул, признавая его умение подать себя публике и профессионализм постановки.