Амстердам

Заголовки на первых полосах разделились примерно поровну между «блохой» и «шантажистом», и почти на всех появилась фотография Вернона в замявшемся смокинге, слегка окосевшего на банкете в агентстве «Пресс ассошиэйшн». Днем в пятницу две тысячи членов Розового союза трансвеститов, все на высоких каблуках, пришли маршем к зданию «Джадж», размахивая копиями позорной первой страницы и выкрикивая фальцетом издевательские лозунги. Примерно в это же время парламентская фракция, воспользовавшись моментом, поставила вопрос о доверии министру иностранных дел и выиграла с подавляющим преимуществом. Премьер во внезапном приливе смелости встал на защиту старого друга. В субботу общее мнение склонилось к тому, что «Джадж» слишком далеко зашла и опозорила себя, что Джулиан Гармони — порядочный малый, а Вернон Холлидей («блоха») — презренный писака и голова его срочно требуется на блюде. В воскресных выпусках разделы, посвященные образу жизни, живописали новый образ «жены-союзницы», которая преуспевает в собственной профессии и сражается плечом к плечу с мужем. Редакционные статьи были посвящены прежде не затронутым аспектам выступления миссис Гармони, таким как «любовь сильнее злобы». В самой же «Джадж» старшие сотрудники радовались тому, что их сомнения были запротоколированы, и, по мнению большинства, Грант Макдональд показал образец поведения, заявив в столовой, что, раз уж к его опасениям не прислушались, он будет верен линии руководства. К понедельнику все вспомнили о своих опасениях и верности руководству.

Несколько сложнее была ситуация в совете директоров, срочно собравшемся в понедельник после обеда. Даже мучительнее. Как уволить редактора, которого еще в среду единодушно поддержали?

Наконец после двухчасовых прений и реминисценций Джорджу Лейну пришла в голову хорошая мысль.

— Слушайте, ничего плохого в покупке этих фотографий не было. Скажу вам больше: по слухам, он купил их довольно выгодно. Нет, ошибка Холлидея в том, что он не снял первую полосу в ту же минуту, когда увидел пресс-конференцию Роз Гармони. У него было время все переиграть. Материал шел только в вечерний выпуск. Напрасно он продолжал настаивать. В пятницу газета выставила себя в смешном свете. Он должен был почувствовать, куда дует ветер, и дать отбой. На мой взгляд, это серьезный редакторский просчет.

6

На другой день главный редактор председательствовал на притихшем совещании старших сотрудников. Тони Монтано сидел сбоку безмолвным наблюдателем.

— Пора давать больше авторских колонок. Они дешевы, и все их дают. Знаете, нанимаем автора с интеллектом от низкого до среднего, возможно, женщину, чтобы писала, ну, ни о чем особенном. Вы видели. Сходила на прием и не может вспомнить чьего-то имени. Тысяча двести слов.

— Типа созерцания своего пупа, — вставил Джереми Болл.

— Не совсем. Созерцание — слишком интеллектуально. Скорее, пупковый треп.

— Не умеет пользоваться своим видеомагнитофоном. Моя попа не слишком велика? — подхватила Леттис.

— Вот, хорошо. Давайте подбрасывайте. — Редактор пошевелил и подгреб в воздухе пальцами, призывая свежие идеи.

— Э, купила морскую свинку.

— Его похмелья.

— Ее первый седой волос на лобке.

— В супермаркете всегда достается тележка с расшатанным колесом.

— Великолепно. Мне нравится. Харви? Грант?

— Хм, всегда теряет шариковые ручки. Куда они деваются?

— Все время трогает языком дырочку в зубе.

— Превосходно, — сказал Фрэнк. — Всем спасибо. Завтра продолжим.

V

1

Бывали минуты ранним утром — с рассветом приходит слабое волнение, и вот уже шумно потек на работу Лондон, — когда творческие всполохи гасли от усталости и Клайв вставал из-за рояля, брел к двери гасить в студии свет, оглядывался на роскошный хаос, окружавший его труды, и снова мелькала в голове мысль, крохотная искра подозрения, которым он не поделился бы ни с кем на свете, не доверил бы даже дневнику и ключевое слово которого складывал в мозгу неохотно; заключалась же мысль попросту в том, что, возможно, не будет преувеличением сказать, что он… гений. Гений. Хотя он виновато озвучивал это слово для внутреннего слуха, до уст его все же не допускал. Это слово пострадало от инфляции и затерлось, но, несомненно, есть определенный уровень достижений, недискутируемый, превыше мнений — золотой стандарт. Их было немного. Из соотечественников — Шекспир, конечно, и говорят, что Дарвин с Ньютоном. Перселл — почти. Бриттен — меньше, хотя близко. Но Бетховена здесь не было.