Амур-батюшка. Книга 1

До сих пор Наталья терпеливо сносила всякие невзгоды, но сейчас ей стало так обидно, как никогда еще не было за все годы, прошедшие с ухода из дому. Слезы полились из ее глаз.

— Господи, за что мучаемся! — с горечью воскликнула она, падая в сугроб и закрывая голову руками. Рукавички ее проледенели насквозь, и руки окоченели до жжения. Ветер стал заносить ее снегом.

Кое-как собралась она с духом, поднялась на ноги, вытерла сухим рукавом лицо, огляделась и полезла под откос. В сугробах Наталья отыскала ведра и снова поплелась к проруби.

— Ты, Егор, ступеньки выруби к бережку, — сказала она, возвратившись с водой в землянку, — а то, гляди-ка, я обкатилась как. — Она стала очищать одежду от ледяшек.

— В такую погоду снег надо таять, а не на прорубь ходить, — ответил на это Егор.

— Задним-то умом ты крепок, — вспыхнув и утираясь, отозвалась жена. — Да будь ты неладен со своим Амуром! Куда завез да как тут жить… На погибель ты нас завел сюда!..

Наталья расплакалась. Егор был смущен такой вспышкой жены и молчал угрюмо.

Наталья отвернула мокрое лицо. Ей стало нестерпимо больно: вдруг все обиды; все страдания этого безмерно тяжелого года подступили ей к сердцу. Она подумала, как бы пожалели ее там, в России, на родине, если бы узнали, как мучается она с детьми. «Да нет, и не узнают никогда, мы тут как канули в воду». Она вдруг с ясностью почувствовала, что зашла с мужем на край света, что дальше идти некуда, и горше жизни быть не может, и что пожалеть ее тут некому. От этой мысли стало ей так горько, что она скривилась, затряслась и в отчаянии завыла — завыла чуть слышно, как бы не веря, что плач, рыдания могут привлечь к ней чью-то жалость. Егор казался ей в этот миг чужим, постылым. Тут и от слез не было бы толку, и она выла в тупом отчаянии только потому, что не могла сдержаться.

Егор поник. Жаль ему было жену. С ней прошел он самый трудный путь в жизни. Она была его помощником, другом. Ее теплота, совет, доброе слово грели сердце мужика и рассеивали его заботы. И вот Наталья, жена, работница, мать его детей, поддалась.

— Наташа…

Страшно ему стало, что жена поддалась, и еще страшнее было, что воет, ревет она не для людей, не для него, а про себя, словно никому не желая открывать своих ран. Егор почувствовал себя одиноким. Семья недовольна. Неужто все не так идет?.. Он забеспокоился. Наталья была так обижена, что совсем ушла в себя.

— Наташенька… жена…

Она завыла чуть громче, отзываясь на ласковую его речь. Сердце ее просило участия, сочувствия, доброты.

Егор присел к ней. Она заревела в голос и сквозь плач стала браниться, но Егор понимал, что она уже не сердится, что это дурные думы, зло, все плохое выходит прочь из доброй души ее и что, выбранившись, выплакавшись, снова станет она сердцем с ним.

Пурга, то ослабевая, то усиливаясь, пробесновалась целый день. А под вечер к Кузнецовым в землянку неожиданно явился Бердышов. Он вышел из тайги поутру и, как оказалось, уж отоспался, успел хлебнуть стакан водки и теперь решил проведать переселенцев. Все были рады его возвращению.

— Как же это ты, Иван Карпыч, домой-то попал, экая погода, ни зги не видать? — спрашивал его дед.

— Маленько не сбился. Однако, тогда была бы беда, — довольно смеялся Бердышов.

Набегавшись по тайге до усталости, он опять был в хорошем настроении. Охота у него была удачная, он раздобыл соболей. После недельного шатанья по тайге в одиночку он радовался теплу и людям.

— Отец учил нас не блудить в тайге, приметы передавал. Это как грамота, еще трудней — так мой тесть-то говорит. Вот однажды отец воткнул в сугроб бутыль с водкой и говорит: «Вали по следу, ищи ее. Найдешь — твоя, а не найдешь — отдеру!»

— Ну-у!.. — открыл рот Федюшка.

— А-ах! — воскликнул дед. — Ну? Неужто так и сказал?

Иван усмехнулся.

— И выдрал, значит? — продолжал любопытствовать дед.

— Пропала иль нашел? — спросил, в свою очередь, Егор.

— Конечно, нашел, — безразлично ответил Иван, словно это само собой подразумевалось, — куда денется!

— А-а!.. — разочарованно отозвался дед, словно пожалел, что Ивана в свое время лишний раз не выдрали.

Завыл в трубе ветер, и снег с шумом забил по двери. Дрожал ставень. Лучина затрещала, вспыхнула и погасла. Наталья высекла огонь, зажгла новую лучину и воткнула ее в поставец.

— Экая лютая погода, — заметил Егор.

— Нет, не всегда и тут такие зимы. Это испытание новоселам: как, мол, не оробеют ли?

— Чего же робеть? — возразил Егор.

— Даст бог, окоренитесь, — продолжал Иван, кутаясь в козью шубу и прилегая боком на лавку. — Потомит она годик, а потом отпустит. Только бы не высокая вода летом, можно остров распахать, тогда бы уж все ладно было. А непогода — это пустяки. Вообще-то всегда бывает какая-нибудь лиха беда, когда придут новоселы: пурга ли, высокая ли вода, или другое чего.

Пришел Барабанов и стал у двери, отряхиваясь от комьев снега.

— А тебе, Федор, однако, ловушки теперь не найти, — вспомнил вдруг Бердышов. — Занесло всю твою охоту. Ты когда ее проверял последний-то раз?

— Третьеводни был, да ничего не попалось.

— А на соболей-то ты ладишь самострелы?