Амур широкий

— Не хитри, зазнался ты, — отшучивался Митрофан. — Колхоз твой передовой в районе, тебя хвалят, мол, добыл рыбы больше всех, село новое построил, вот ты и не хочешь теперь знаться со мной. Что Митрофан, у него отстающий колхоз, в хвосте плетется…

— Вот, Митропан! Ну, Митропан! Да кто нынче за одно притонение пятьсот центнеров рыбы взял? Не твои разве рыбаки? Разве не о тебе в газете писали?

— Ладно уж, писали, писали. Как у тебя дела-то идут? Как наши помогают?

— Очень хорошо! От души работают, хорошие плотники. Если бы не они, мы не смогли бы так скоро новое село построить. К осени почти все в новых домах будут жить, на столбах белые чашечки появились, провода натягивают, свет к зиме будет.

— Размахнулся ты, зависть берет.

— Ты тоже ставь столбы, тяни провода.

— Что толку от этого? В этом году мы не сможем свет провести, сил нет, денег маловато.

Митрофан закрыл на ключ выдвижной ящик стола и поднялся. Пиапон молча наблюдал за ним — постарел Митрофан, движения рук медлительны, волосы совсем поредели, побелели. Поднялся тяжело, в ногах захрустели суставы.

— На оморочке приехал? — спросил Митрофан, закрывая на замок дверь конторы.

— На чем еще ездить? — удивился Пиапон.

— Катер есть.

— На катере работать надо, для дела нам его дали.

— А твой зять Пячика по своим делам на катере разъезжает.

— Плохо это, мотор не бережет, людей не бережет, горючее зря тратит. Плохо. В колхозе все беречь надо, иначе как он разбогатеет?

Митрофан, улыбаясь, слушал друга.

— Особенно людей надо беречь, для них надо все делать, тогда будет хорошо, — продолжал Пиапон.

Надежда, как всегда, радостно встретила Пиапона, начала с упреков, мол, совсем, забыл он дорогу в Малмыж и в ее дом, потом посадила мужчин за стол, подала наваристый борщ.

— Сейчас опять по-нанайски будете лопотать, — ворчала она. — Теперь у вас колхозных дел по горло, есть о чем поговорить. А мне опять молчать.

— Надя, ничего, нанайский язык хороший язык, удобно говорить, — успокаивал ее Пиапон. — Ничего, ты слушай.

— Чего слушать? Ни слова не понимаю.

— Вот и хорошо, — засмеялся Митрофан. — У нас секреты.

Мужчины примолкли, налегли на борщ. Пиапон всегда с удовольствием ел приготовленные Надеждой борщи, свежие и кислые щи, его домашние хозяйки еще не научились так вкусно готовить.

— Пиапон, ты газеты читаешь? — спросил Митрофан.

— Маленько читаю, больше Ивана слушаю, он вслух читает для всех.

— Вот негодяи, расстрелять их мало, этих врагов народа — Зиновьева, Каменева…

— Росомахи они, не люди.

— Верно, не люди, Кирова убили, всю верхушку власти хотели уничтожить. Удалось бы им это злодейство, не стало бы нашей власти, вернулись бы к старому.

— Торговцы старые вернулись бы…

— Расстрелять их мало. Но беда, не одни они были, помощников много имели. Начнут, наверно, после суда помощников их выкорчевывать, корни-то, видно, успели пустить.

— В газетах пишут. Нелегко их выловить, откуда узнаешь, враг народа или не враг?

— Узнают, на то люди есть специальные. Ты на зверей умеешь охотиться, а они на врагов наших. Выловят.

— Выловят, — согласился Пиапон. Насытившись, мужчины встали из-за стола, закурили.

— К Воротину я приехал, — сообщил Пиапон. — Не может ничем помочь, совсем обеднел интегралсоюз, говорит, рыбаков будут отделять от охотников.

— Как отделять? — не понял Митрофан.

— Рыбаков будет снабжать один кооператив, охотников — другой. Так, говорит, будет лучше. Ему виднее. А я захожу в магазин, смотрю на полки, много товаров, таких товаров не было у прежних торговцев. Мука, крупы, сахар, соль — все есть. Но колхозники недовольны, мало, говорят, выбора. Понимаешь, им мало выбора.

— Это хорошо, Пиапон, это оттого, что достаток пришел в дом охотника.

— Достаток, это верно. Чем богаче будет колхоз, тем лучше люди будут жить — это я крепко понял. Теперь все время думаю, что бы еще такое сделать, чтобы новый доход был.

— Я тоже ломаю голову, решил пчеловодством заняться.

— Это мед собирать, по тайге ходить?

— Зачем по тайге? Ульи поставим, пчелы будут сами собирать мед, а мы будем только в бочки качать мед и продавать. Вот и доход…

Пиапон засомневался. Где же это было видано, чтобы бессловесная тварь слушалась человека? Корова, лошадь — это другое дело, они понимают человека.

— Корову ты подоил и сказал, иди, ешь травы побольше, принеси побольше молока. Корова тебя поймет. А как ты скажешь пчеле, принеси меду? Да их и не соберешь.

— Собирают, Пиапон, и заставляют мед носить. Есть такие умельцы, пчеловоды.

— Им, как коровам и лошадям, тоже корм заготовлять? Какой корм им требуется?

— Сахар, говорят, на зиму надо.

— Сахар дорогой, его покупать надо. Это невыгодно.

— Так они тебе за лето столько меду заготовят, что все окупится, и доход будет.

— Не верю, Митропан. Вот увижу своими глазами, попробую мед, подсчитаю доход — тогда поверю.

— Ладно, договорились.

— А я тоже займусь новым делом. На охоту не надо ходить, на лыжах не надо бегать, стрелять не надо, а шкурки чернобурки будут.

— Чернобурок разводить хочешь?

— Аха, разводить.

— Не подохнут? В неволе ведь.

— С чего им подыхать? Сытно будем кормить.