Амурский Путь

— Это не пойдет, — покачал головой Дурной. — У нас и без них дел по горло. Надо приступом брать.

— Штыки примкнуть! — тут же заорал Яков. — Вперед!

Полторы сотни драгун двинулись вглубь улицы — больше не помещалось. Казаки спешились и прикрывали боковые улочки, остальные держались сзади. За очредным поворотом на пехоту посыпались стрелы.

— Назад! — заорал Большак. — Расступись! К стенам, к стенам!

В образовавшийся проход двинулась даурская конная сотня под командованием Аратана. Маленький тигр хотел воевать только верхом, потому сам, с охотой, уступил Сорокину командование драгунами. Конница сочилась, как масло — медленно, натужно. Уж больно узко было в Мукдене. Но вышла на простор и одним ударом смела, противостоящую ей пехоту. Там имелись копейщики, но явно в недостаточном числе.

Маньчжуров гнали квартала два, а потом наткнулись на баррикаду. Ее собирали прямо на глазах, но для лошадей та стала уже непреодолимым препятствием. Аратан рисковать не стал и быстро увел сотню в боковую улочку. Там тоже случилась небольшая стычка, но дауры порубали врага, потеряв всего троих, и пошли дальше — искать обход.

А Большаку уже доложили о баррикаде.

— Ну, и славно! — улыбнулся тот. — Пушкарям тоже нужно тренироваться.

Пушки на колесных лафетах от пехоты почти не отставали. Их выставили на максимально возможное расстояние прямой видимости… Орудия грянули — и защитники баррикады схлынули с нее сразу. Второй залп — и на остатки завала двинулись драгуны. Впереди оказалась большая площадь, а за ней — цитадель.

«Мучил-мучил я Бахая, требовал с него план города, — усмехнулся Дурной. — А эти защитнички сами привели нас, куда надо».

Атакующие быстренько соорудили уже свою небольшую баррикаду, разместили за ними стрелков, расставили пушки — и принялись в упор расстреливать бедное-несчастное глинобитное сооружение. Драгуны и казаки лупили по защитникам на стенах, пушки колотили по воротам и основанием стен. Все силы для этого не требовались, так что свободные чернорусы радостно жгли городские ворота, шмонали покойников и и окрестные дома, да отлавливали местных лошадок.

Меньше чем через час защитники выброслии белый флаг. На переговорах Дурной, вращая страшными глазами демона-лоча велел отдать ему «всё и еще маленько». Когда местное начальство уперлось рогом, смягчился и сошелся на запасах пороха и свинца, «да хлеба немножко».

— Но за то отпустите всех пленников из темницы!

Выпустили почти шесть десятков человек, половина из которых оказалась монголами. Те сразу попросились в «банду удачливого нойона». Только вот Абуная среди них не оказалось.

«Неужто зря всё?» — побледнел Большак. Но дал дополнительный залп из пушек — и недоразумение быстро разрешилось. Даже сундучок серебра подкинули в качестве моральной компенсации.

Абунай выглядел плохо. Видно, что человек поставил крест на своей жизни. Но, когда Дурной через Удбалу объяснил ему, для чего старого князя освободили, и что непобедимое чернорусское войско идет на помощь его сыну, который готовит восстание против подлых Цинов — как-то сразу воспрял и даже слегка плечи расправил.

В захваченном Мукдене победители заполучили три пуда пороха, пуд свинца, почти двадцать пудов зера (причем, риса!) и кое-что по мелочи. В принципе, этот город можно было хорошенько ощипать… но времени в обрез. Да и опасно. В самом Мукдене настоящих войск не оказалось: меньше тысячи стражи (из которых немалая часть даже не стала в бой ввязываться) и пара сотен ветеранов-инвалидов. Последние героически полегли, атаковав в лоб драгунов. Однако нельзя поручиться, что где-нибудь поблизости не расположены настоящие гарнизоны. Две-три ниру восьмизнаменников могут легко запереть «экспедиционный корпус» в крепости и, тем самым, поставить крест на главной цели похода.

— Не за тем мы здесь, — кивнул своим мыслям Дурной. — Нам на закат надо. Спасти чернявого Бурни.

14 год эпохи Канси/1675 Уджа

Глава 41

Могучее войско, призванное спасти столицу Великой Цин, практически стояло на месте. Вернее, оно шло… Но конница подошла к воротам Гунбэйкоу и сейчас мучительно долго втягивалась в них, перебираясь за пределы Великой стены. Все десять тысяч лошадей (пройдоха Тухай записал их, как воинов, пообещав Удже, что поделится с ним сэкономленным жалованием).

Впрочем, войско и до этого не спешило. Пусть мятежник Бурни поволнуется сильнее, пусть наполнит печень желчью. А прочие вожди монголов пусть поскорее узнают, что воины Великой Цин уже вышли в Степь. Узнают и перестанут отсиживаться в своих юртах, а пришлют уже подмогу.

— Ехэ-цзяньцзюнь! — донеслось со спины. — Ехэ-цзяньцзюнь, вам письмо из Столицы!

«Это же я! — опомнился Уджа. И месяца не прошло, трудно было привыкнуть к новому званию. — Полководец, ведущий за собой! Звучит?».