Ана Ананас и её криминальное прошлое

Спать под звёздами на весеннем мокром газоне, оказалось невероятно сложным делом. Ничего общего с романтическим приключением под луной эта ночёвка не имела. Интересно, как спят на улицах бездомные, думала я, а сама ворочаясь на траве. Как спят опустившиеся бармалеи, например, те, что живут на улице с матрасами, собаками и стаканами от пепси-колы в качестве кошелька? У меня не вышло. Я срезалась на самом простом – не получалось закрыть глаза и расслабиться. Делать вид, что спишь, разумеется, кое как ещё можно. Но выспаться по-нормальному ну совершенно никак.

Ладно, я сама виновата, умудрившись лечь под фонарь без отражателя. Он был единственный такой яркий на всю округу. Но это ещё можно было предугадать, а вот что последовало за этим – нет.

В три часа ночи вдруг заработали удивительные поливательные фонтанчики из тех, что помогают декоративной капусте к лету дозреть. Я лежала под холодным душем, сжимала зубы до хруста, но решила доказать, что Ана Ананас не сдаётся ни при каких обстоятельствах. Только, когда трава превратилась в сплошную мокрючую лужу, я поняла, что пора линять. Перебегая из одного места в другое, я нашла себе сухое местечко. Там меня начал донимать лис, охотящийся на малиновку. Оба они бузили до тех пор, пока лис малиновку не придушил. После этого волшебные фонтанчики сработали повторно. Тут уж моё терпение лопнуло окончательно. Я резко встала и не обнаружив сна ни в одном глазу, почесала по Репербану без матраса, ругаясь себе под нос. Теперь я уж точно была похожа на отъявленного бездомного. Меня поддерживало лишь то, что дом у меня всё-таки был. Я три раза нажала на кнопку с фамилией Веттер-перемен, не отрывая пальца от той, что посредине. Дверь под этим воздействием открылась, и я прокралась к себе на второй этаж. Там я сбросила куртку и легла спать под ванну.

Конечно, под ванной было сыро. Но не сырее, чем на улице в пять утра. Особенно, если сравнивать с душем из поливальных фонтанчиков. Ванну вы нашу всё равно не представите, поэтому объясняю. Она огромная, старинная, на высоких ножках. Такую конструкцию не так часто встретишь в современных домах. Каждый, кто приходил в гости и мыл руки после туалета, считал нужным прищёлкнуть языком и сказать, что ванн с такими высокими ножками больше не делают.

Забравшись под неё, я убедила себя в том, что когда я стану взрослой, мне будет легче чем сейчас. С этой мыслью, я сладко заснула. В моём сне опять была Яна Эк. Красивая, в лакричном чёрном плаще. Пахла она, соответственно, тоже лакрицей.

– Скоро ли придёт чёрт с граммофоном в руке? – на всякий случай спросила я у Яны.

– Скоро. Он заберёт тебя с собой, – холодно сказала она. – И мы, наконец, увидимся.

– Когда это произойдёт? Сегодня утром?

– Вот ещё, – прошипела Яна Эк. – Не стоит портить такое прекрасное утро.

Яна Эк оказалась права – воскресное утро оказалось прекрасным. Папа спал как сурок, а я с важным видом разгуливала по квартире. Обычно я хожу по лестнице так, чтобы ненароком не скрипнуть. Но сейчас, от радости, я обезумела настолько, что даже съехала по лестнице кувырком. Ещё я думала о том, что надо-таки раздобыть скейтбордную доску. Может и не такую ловкую и скоростную как у Бюдде, но чтобы чуть что, и ты уже прибыл на место.

Надо сказать, когда я что-то хочу по настоящему, а не прикалываюсь, значит мне весело. Я взлетела обратно на второй этаж, с топотом пьяных слонов, даже не удосужившись перемахнуть через скрипучие ступеньки. Ступенькам было сто лет в обед. Они выполняли функцию дверного звонка для тех, кому лень его устанавливать.

– Папа! – закричала я в открытую дверь. – Я ушла на разбой! Я буду там… где может произойти непреднамеренное убийство!

Как ожидалось, папа снова заспал информацию. А за спиной послышалось:

– Эхм.

Я обернулась и увидела, что за мной пристально следит левый глаз Дульсинеи Тобольской. Левый – потому что дверь открывалась вовнутрь, и правым глазом смотреть неудобно. А Дульсинея, как и все полицейские (кроме тех, что были избраны для неожиданных ситуаций) была хорошо натренированной правшой. И если понадобилось бы стрелять, то стрелять она стала бы только справа.

– Шутка, госпожа Шпиннеман, – как можно шире улыбнулась я

– Шутка ли в десять утра? – патетически прогремела Тобольская на весь этаж. То был зычный голос заправского полицейского. – Шутка ли в воскресенье? Шутка ли – орать когда Вахта Давида отходит ко сну! Ничего нового в голову не пришло, чтобы будить всех жильцов на периметре? Я посажу тебя за незаконное проникновение с оружием. Хотя ты без оружия… (тут Дульсинея задумалась) … но всё равно. Ты ведь ушла из дома? Да? Я тебя правильно понимаю?

Я кивнула против собственной воли, раскрыла все карты – ушла из дому, да.

– Вот и не возвращайся никогда!

Дульсинея захлопнула дверь. Я шумно выдохнула. Я не ожидала от полиции такой прыти. Стоило мне только поспать под окнами часа два, как вахта Давида об этом узнаёт и оказывается при этом информирована лучше меня…

В одном Дульсинея Тобольская была права – без оружия выходить из дому не стоило.