Анафем

Однако гадать было бесполезно. Бражж назначил себя вожаком, и все ответственные решения тоже принимал он. Чем прокручивать в голове фантастические сценарии, лучше сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.

Или так убеждал меня хорошин?

Первые несколько часов мы шли по следам от трактора, потом они свернули вниз, в цирк — полукруглую долину, образованную ледником второго порядка. Мы не хотели спускаться к конвою и двинулись дальше по целине. Сперва дело шло медленно, потому что пришлось выбираться из цирка. К концу подъёма я был готов, по выражению Бражжа, «катапультироваться». Что мне сделает армейский водитель? Законов я не нарушал. Это у моих спутников есть основания бояться властей. Однако я был с ними в одной связке и не мог уйти, не поставив в опасность их жизнь и мою. Оставалось ждать, когда «катапультируются» они.

Наконец мы выбрались из кресловины и увидели побережье. Я изумился, как оно близко. Нам предстояло спуститься с довольно большой высоты, но по горизонтали расстояние было не так уж велико. Мы могли различить отдельные здания в порту и сосчитать военные транспорты у причалов. Вдоль посадочной полосы, зажатой между побережьем и горами, стояли армейские воздухолёты. Один из них оторвался от земли и полетел на юг.

В порту стояли два гражданских судна. Нам оставалось только добраться до них живыми. По нашим прикидкам выходило, что дорога займёт меньше дня. Мы отдохнули перед долгим и тяжёлым финальным рывком. Я через силу затолкал в себя ещё два энергетических батончика. Меня от них уже мутило, а может, я просто слишком тревожился, что ем хорошин. Запив батончики водой, я снова наполнил ёмкость снегом и добавил топлива в элемент. Припасов пока хватало. Санщики не поскупились: возможно, предполагали, что вернутся не скоро. Я порадовался, что мы решили действовать — пошли вперёд вместо того, чтобы сидеть в санях, не зная, выживем ли.

После часового привала тронулись в путь. Теперь мы спускались в широкую ложбину — ещё один цирк, который, как мы надеялись, выведет нас к порту. Бражж решил идти им несмотря на риск, что дальше спуск станет слишком крутым и надо будет возвращаться. В следующие два часа я несколько раз пугался, что так и будет, но затем мы огибали поворот или переваливали через седловину и видели, что следующие миля-две вполне проходимы. На самых крутых участках салазки норовили меня обогнать; какое-то время я с ними боролся, потом понял, что легче отпустить их вперёд и притормаживать верёвкой. На таких участках я отставал, и верёвка, связывающая меня с Ларо, натягивалась. Мне хотелось подтянуть его к себе и треснуть по башке. Впрочем, Бражж не давал нам идти слишком быстро: даже на ровных и безопасных с виду участках он через каждые два шага прощупывал трубкой снег.

Я довольно скоро научился отличать следы его снегоступов и сейчас к своей досаде обнаружил, что другие следы то и дело с ними расходятся: там, где Бражж по какой-то причине взял правее, Даг брал левее, а Ларо следовал за ним, вынуждая меня ступать на снег, который Бражж не прощупал. Мы преодолели примерно три четверти спуска, дальше дорога обещала стать легче. Ларо и Даг были рабочие. Они устали меньше нас с Бражжем. Их злило, что он так медленно прощупывает снег. Они хотели ускорить шаг, чтобы скорее добраться до горячей воды и скинуть ненавистные термокостюмы.

На одном из крутых участков, когда салазки снова уехали вперёд и обе верёвки тянули меня вниз, я вдруг почувствовал рывок. Верёвка, связывавшая меня с Ларо, натянулась сильнее обычного. Я упёрся левым снегоступом, но мышцы за несколько часов спуска превратились в кисель. Я рухнул на одно колено. Обвязанная вокруг пояса верёвка тянула вперёд. До того как упасть лицом в снег, я увидел Бражжа: он стоял в сотне футов впереди лицом ко мне; в руке у него был нож. Ларо катился по склону, Дага — привязанного между Бражжем и Ларо — видно не было.

Этот зрительный образ — всё, что осталось мне на следующие мгновения, когда меня волокли, лицом по снегу, салазки и Ларо. И, как я сообразил, Даг. Очевидно, он провалился в трещину! Почему Бражж его не удержал? Связывающая их жёлтая полипластовая верёвка лопнула. Или Бражж её перерезал. Только я мог спасти Дага, Ларо и себя: зацепиться крюком. Мне следовало держать его наготове — предвидеть опасность. Но я сунул крюк в петлю на термокостюме, чтобы освободить руки для борьбы с салазками. Там ли он ещё? Я кое-как перекатился на спину. Рассекаемый головой снег засыпал лицо. Я выдохнул через нос и, переборов желание вдохнуть, охлопал себя руками. Наткнулся на что-то твёрдое, ухватил его — из-за перчаток трудно было понять, удалось ли мне это — и потянул. Затем, отведя крюк в сторону, перекатился на живот. Ларо кричал — видимо, теперь и он провалился в трещину. Я всем телом налёг на крюк и вогнал его в снег. Меня тут же крутануло вокруг него. Крюк вырывался из рук, но не очень сильно. Он не держал.

Вернее, он зацепился за снежный пласт, скользивший теперь вместе со мной.