Анафем

Швы зажили настолько, что уже не напоминали о себе постоянно, и на обратном пути я болтал о теглоне в точности как геометры древности, сдвигавшиеся на его почве умом. Вскоре, правда, боль вернулась и прогнала воодушевление. Последнюю часть подъёма я тащился молча, а потом отправился прямиком в баню и спать. Проснулся я ближе к вечеру. Ороло дежурил на кухне. Я набился ему в помощники, но до серьёзного разговора дело так и не дошло. Я предупредил, что завтра нам нужно будет побеседовать о важных вещах. На следующее утро после завтрака мы вновь поднялись на луг.

Булкианцы, группа теоров эпохи Праксиса, собиравшаяся в доме леди Барито. Б. изучали следствия того очевидного факта, что мы воспринимаем материальный мир не напрямую, а через посредство наших органов чувств.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

– На Блаевом холме, – сказал Ороло, – я почувствовал себя космографом эпохи Реконструкции, оставшимся без коллайдера.

– Да, я видел телескоп, – сказал я. – И снимки икосаэдра, которые ты пытался делать.

Ороло покачал головой.

– Я ничего не видел в тот телескоп. Поэтому вынужден был заниматься пришельцами исходя из того, что мог наблюдать.

Я удивился.

– И что же ты мог наблюдать?

Ороло взглянул на меня с кротким недоумением, как будто ответ очевиден.

– Себя.

Я опешил. Отсюда следовало, что я говорю с прежним Ороло.

– И как самонаблюдение помогает изучать Геометров?

(Я уже сказал ему, что так мы назвали пришельцев.)

– Ну… неплохо будет начать с булкианцев. Помнишь муху, летучую мышь и червяка?

Я рассмеялся.

– Недавно Арсибальт рассказывал о них эксу, который спросил, почему мы не верим в Бога.

– Ах, но муха, летучая мышь и червяк говорят совсем другое, – сказал Ороло. – Они говорят, что чистая мысль не позволяет нам делать те или иные умозаключения о том, что вне пространства и времени – например, о Боге.

– Верно.

– Наблюдения булкианцев над собой должны быть верны и для пришельцев. Как бы ни отличался их мозг от нашего, он обязан интегрировать данные, поступающие от органов чувств, в связную модель происходящего – модель, которую можно привязать к пространственно-временным координатам. И отсюда они неизбежно должны были прийти к тем же геометрическим понятиям, что и мы.

– Не только понятиям! У них, судя по всему, есть представления об истине и доказательстве.

Ороло пожал плечами.

– Вполне разумное допущение.

– Не просто допущение! – возразил я. – Они украсили свой корабль теоремой Адрахонеса!

Для него это оказалось новостью.

– Правда? Вот нахалы!

– Ты разве не видел?

– Напомню, что меня отбросили раньше, чем я получил свои последние снимки.

– Конечно. Но я думал, ты ещё до того успел сделать другие – и много!

– Пятна и полосы! – фыркнул Ороло. – Я только учился снимать эту штуковину.

– Так ты не видел геометрического чертежа… и букв… и четырёх планет…

– Не видел, – признал он.

– Тогда тебе ещё столько всего предстоит узнать, если ты хочешь говорить о Геометрах! Кучу новых данных!

– Я вижу, как ты взволнован новыми данными, Эразмас, и желаю тебе всяческих успехов в их изучении, но, боюсь, меня бы они только отвлекли от главного направления исследований.

– Главного направления… не понимаю.

– Эвенедриковой датономии, – сказал Ороло таким тоном, будто другого ответа и быть не может.

– Датономия – исследование данных? – перевёл я.

– Данных в смысле базовых мыслей и впечатлений, с которыми работает наш мозг. Эвенедрик занимался ею в последние годы жизни, когда оказался отлучён от своего ускорителя. Непосредственным предтечей Эвенедрика был, разумеется, Халикаарн. Он считал, что булкианский взгляд нужно привести в согласие со всем, открытым после Барито, касательно теорики и её удивительной применимости к материальному миру.

– И что же у него получилось?

Ороло скривил лицо.

– Почти все записи Халикаарна погибли, но мы думаем, он был слишком занят войной с Процем и защитой от Процевых шавок. Основная работа досталась Эвенедрику.

– И она важна для Преемства?

Ороло взглянул на меня как-то странно.

– Не то чтобы очень. То есть в принципе важна. Но как область теорики крайне бесперспективна. Пока на орбите твоей планеты не появляются огромные корабли пришельцев.

– И теперь ты считаешь её перспективной?

– Давай говорить без обиняков, – сказал Ороло. – Ты боишься, что я созерцаю свой пуп. Что на Блаевом холме я занимался этой линией расследования не потому, что она и впрямь того стоит, а просто из-за отсутствия надёжных данных о Геометрах. И что теперь, когда мы знаем, что они подобны нам умственно и физически, её надо отбросить.

– Да, я так считаю.

– А я вот не согласен, – сказал Ороло. – Но мы уже не па и фид, а фраа и фраа. Дружеское несогласие между фраа – в порядке вещей.

– Спасибо, но пока у нас разговор па и фида.

– Главным образом потому, что я начал думать об этом раньше тебя.