Анафем

– Ты почти понял. Однако лучше сказать, что до наблюдения оба космоса существуют и между ними есть слабая интерференция. А после наблюдения начинают жить сами по себе.

– А теперь, – сказал я, – мы можем поговорить о том, какой это, по мнению большинства, бред.

Ороло пожал плечами.

– И тем не менее очень многие теоры рано или поздно приходят к этому представлению, потому что другие в конечном счёте оказываются ещё бредовее.

– Ладно. Кажется, я знаю, что дальше. Ты хочешь, чтобы я переформулировал твою теорию мозга в терминах поликосмической интерпретации квантовой теорики.

– Если тебя не затруднит, – сказал Ороло с лёгким поклоном.

– Ладно. Предполагается, что в мозг загружена довольно точная модель космоса, в котором он находится.

– По крайней мере, части этого космоса. Ему не нужна, например, хорошая модель далёких галактик.

– Хорошо. И в терминах старой интерпретации, которой учат фидов, состояние модели представляет собой суперпозицию многих возможных настоящих и будущих состояний нашего космоса – или хотя бы его модели.

Ороло поднял палец.

– Не нашего космоса, а…

– Гипотетических альтернативных космосов, слегка отличающихся от нашего.

– Отлично. И как же работает генерализованная модель космосов, которую каждый из нас носит в голове?

– Понятия не имею! Я ничего не знаю про нервные клетки. Что они там делают, чтобы создать модель, и что меняют, чтобы представить гипотетические сценарии.

– Справедливо. – Ороло поднял обе руки, чтобы остановить мою возмущённую речь. – Давай выведем нервные клетки из рассмотрения. В модели важно что?

– То, что она существует во многих состояниях одновременно и время от времени её волновая функция коллапсирует, давая полезный результат.

– Да. И как это выглядит в поликосмической интерпретации квантовой теорики?

– Суперпозиции больше нет. Волновая функция не коллапсирует. Просто в реальных параллельных космосах существует много разных копий меня – или моего мозга. Модель космоса в каждом из параллельных мозгов находится в одном определённом состоянии. И они взаимодействуют друг с другом.

Он дал мне минутку, чтобы это переварить. И до меня дошло. Как то, о чём мы говорили раньше, – хлоп, и всё оказалось у меня в голове.

– Даже и модель больше не нужна, верно?

Ороло только кивнул, улыбнулся и сделал движение рукой, приглашая меня продолжать.

Я продолжил – осознавая по мере того, как говорю:

– Так всё гораздо проще! Моему мозгу больше не надо нести в себе страшно подробную, точную, гибкую модель космоса, поддерживающую квантовые суперпозиции! Достаточно воспринимать свой космос как он есть!

– Вариации – мириады возможных альтернативных сценариев – переносятся из мозга, – Ороло постучал себя костяшками пальцев по голове, – в поликосм, где они так и так существуют! – Он раскрыл руку и поднял её к небу, словно выпуская птицу. – Их надо только воспринять!

– Но варианты у меня не изолированы друг от друга, – сказал я, – иначе бы это не работало.

Ороло кивнул.

– Разные версии твоего мозга связывает квантовая интерференция – перекрёстные наводки между сходными квантовыми состояниями.

– Ты говоришь, что моё сознание распространяется на другие космосы, – сказал я. – Смелое заявление!

– Я говорю, что всё распространяется на другие космосы. Так следует из поликосмической интерпретации. Единственное отличие мозга – в том, что он научился этим пользоваться.

За четверть часа, пока мы в лиловых сумерках шли с горы, ни он, ни я не произнесли ни слова. У меня было чувство, будто небо, темнея, раздувается, как пузырь, уносится от Арба со скоростью миллион световых лет в час, и когда оно просвистело мимо звёзд, они стали видимыми.

Одна звезда двигалась. Сперва так неприметно, что я должен был остановиться, выбрать устойчивое положение и поглядеть снова. Нет, мне не почудилось. Древняя звериная часть мозга, настроенная на малейшие подозрительные движения, выхватила одну звезду из миллионов. Она была на западном краю неба, ближе к горизонту, поэтому поначалу едва различалась на фоне закатных отблесков, но медленно и упорно ползла в черноту. При этом её цвет и размер менялись. Белая светящаяся точка, такая же, как остальные звёзды, сперва покраснела, затем выросла в оранжевое пятнышко, вспыхнула жёлтым и выбросила кометный хвост. До сих пор зрение выкидывало со мной разные шутки, и я неверно оценивал её высоту, размеры и скорость. Однако хвост всё поставил на место. Штуковина летела не высоко в безвоздушном пространстве, а в атмосфере, отдавая энергию разреженному воздуху. Ближе к зениту её подъём замедлился, и стало понятно, что она потеряет горизонтальную скорость раньше, чем промчится у нас над головой. Направление оставалось постоянным – прямо на нас. Чем ярче и больше становился метеор, тем сильнее казалось, будто он неподвижно висит в воздухе, словно мяч, когда тот падает точно на тебя. В течение минуты это было маленькое солнце, застывшее в небе, потом оно съёжилось и поблекло до едва различимого тёмно-красного.

Я обнаружил, что до предела запрокинул голову и смотрю прямо вверх.