Анафем

Конвокс, большое собрание инаков из матиков и концентов по всему миру. Обычно проводится на тысячелетний аперт или после разорения, но может быть созван в исключительных обстоятельствах по просьбе мирских властей.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

На леса и луга пролился млечный свет и застыл липким густым маревом. Это был день без утренней зари. Миллионогранная сетка трещин на иллюминаторе измельчала свет в диковинных цветов пыль. Я смотрел сквозь щиток костюма-аэростата. На сиденье рядом со мной стоял оранжевый саквояж: он дышал, вздымаясь как грудь, и убивал всё, что из меня выходило. Инаки и бонзы, созванные на конвокс со всего Арба, были слишком важны, чтобы подвергать их риску заражения инопланетными микробами, поэтому мне до дальнейших указаний предстояло жить в пузыре.

Я не мог взять в толк, зачем вообще везти меня в Тредегар, если есть риск. Никакой диалог между разумно мыслящими людьми не привёл бы их к заключению, что меня всё-таки надо туда доставить – но в костюме-аэростате. Однако, как сказал Ороло, конвокс – это политика. Решения там принимались компромиссные. И, как всегда, компромисс между разумными альтернативами оказался полной нелепостью.

Поэтому знаменитую скалу я увидел через несколько слоёв запотевшего, исцарапанного и потресканного полимера и многомильное марево: дым, пар или пыль, я определить не мог. Поэты, воспевавшие скалу, всегда видели её на рассвете или на закате великолепного дня и гадали, чем заняты тысячелетники в своих башнях. Поэты не знали или стеснялись упоминать, что гранитный массив пробит туннелями, в которых хранятся радиоактивные отходы, и что Три нерушимых устояли не благодаря мощи своих стен или отваге защитников, а благодаря соглашению между матическим миром и светской властью. Я попытался вообразить поэму, которую напишет человек, видящий и знающий то же, что я. Лицевой щиток затуманился от моего невольного смешка. Впрочем, когда он очистился и мне вновь предстала мрачная, обесцвеченная дымкой картина, я подумал, что поэма всё-таки вышла бы классная. Скала выглядела на тысячу лет древнее чего-либо на Экбе, а помехи для взгляда создавали эмоциональную отдалённость, как будто я космограф и смотрю на пылевое облако в телескоп.

Тредегар выстроили дальше от крупных городов поздней эпохи Праксиса, чем Мункостер или Барито. Вместе с угрюмым видом скалы это создало ему репутацию уединённого места. Города, окружавшие Мункостер и Барито, с тех пор не раз исчезали с лица Арба и возникали вновь, такие же пертурбации происходили вокруг Тредегара, но матическое сообщество упорно считало его укромной лесной обителью. Однако мы приземлились на большом аэродроме в получасе ходьбы от дневных ворот, и, глядя из моба на то, что сверху принял за леса, я понял, что на самом деле это арборетарии, а луга – вовсе не луга, а газоны перед домами богатых мирян по краю «леса».

Дневные ворота были очень высокие – я не заметил, как мы их миновали. Вымощенная красным камнем дорога, такая широкая, что по ней могли бы ехать рядом два моба, поворачивала вправо к огромному матическому сооружению, которое я сперва ошибочно принял за собор. Однако это была всего лишь врачебная слобода, а красная дорога служила ориентиром для неграмотных пациентов и тех, кто их навещает. Тащить дыхательный саквояж было бы слишком тяжело, и меня посадили в самоходную тележку. Водитель выехал на красную дорогу и круто взял к обочине, объезжая старого пациента в инвалидном кресле, обвешанном датчиками и капельницами. Сразу за аркой мы свернули с красной дороги в коммуникационный коридор, миновали ряд боксов с металлическими стойками и жутковатой сантехнической арматурой и, преодолев небольшой подъём, оказались во дворе. Он был примерно с наш клуатр, но казался меньше из-за высоких зданий по периметру. В углу был приткнут новёхонький жилой модуль – трубы и воздуховоды из его окон вели к каким-то рычащим машинам и лабораторной будке. Мне сказали войти внутрь и снять костюм. Дверь за мной закрыли; я услышал щелчок замка и пуканье отрываемой от рулона полимерной ленты, которой заклеивали щели. Я выбрался из костюма, отключил саквояж и затолкал их под кровать. В модуле были спальня, санузел и кухонно-обеденный закуток. Окна залепили толстой полимерной плёнкой и (на случай, если я окажусь клаустрофобом и в приступе паники начну рваться на волю) затянули снаружи металлической сеткой.