Анафем

– Я не могу верить в то, что сейчас высказал, если не предложу материалистический, понятный механизм, посредством которого «более Гилеины» миры производят физические изменения в «менее Гилеиных», лежащих «ниже по течению» фитиля. И я не вижу достаточных оснований утверждать, что эти воздействия ограничиваются равнобедренными треугольниками и затрагивают только нервную ткань. Вот такое утверждение было бы дерзким и довольно странным!

– Хоть в чём-то мы согласны! – объявил Лодогир.

– Куда более экономично, в смысле Гардановых весов, утверждать, что механизм – каким бы он ни был – воздействует на всякое вещество, а не только на мозг теора! Просто мы имеем систематическую ошибку наблюдения.

Некоторые закивали.

– Систематическую ошибку? – переспросил Ж’вэрн.

Суура Асквина повернулась к нему и сказала:

– Звёзды светят на Арб постоянно – даже в полдень, но мы бы о них не знали, если бы спали всё тёмное время суток.

– Да, – сказал Пафлагон. – Как космограф видит звёзды только на тёмном небе, так и мы наблюдаем Гилеин поток, лишь когда он проявляется в восприятии кноонов нашим рассудком. Подобно звёздному свету в полдень, он постоянно есть, постоянно действует, но мы замечаем его и опознаём как нечто значительное только в контексте чистой теорики.

– Э, раз уж вы, эдхарианцы, так любите маскировать свои допущения, позвольте кое-что прояснить, – сказал Лодогир. Утверждаете ли вы, что параллельность эволюции арбцев и Геометров определяется Гилеиным потоком?

– Да, – сказал Пафлагон. – Как вам такое высказывание?

– Куда ёмче, спасибо, – ответил Лодогир. – Но в эволюцию вы всё-таки верите?

– Да.

– В таком случае вы утверждаете, что Гилеин поток каким-то образом действует на выживание – или хотя бы на способность конкретных организмов передавать по наследству свои цепочки, – сказал Лодогир. – И таким образом мы с антарктцами стали обладателями пяти пальцев, двух ноздрей и прочего.

– Фраа Лодогир, вы делаете за меня мою работу!

– Должен же кто-то её делать. Фраа Пафлагон, как вы объясните связь Гилеина потока с выживанием?

– Не знаю.

– Не знаете?!

– С Посещения Орифены прошло всего десять дней. Данные продолжают поступать. Вы, фраа Лодогир, сейчас на переднем крае того, что станет протесизмом следующего поколения.

– Нет уж, увольте от такой чести. Я куда охотнее испробовал бы кушанье, поданное фраа Ж’вэрну. Что это, кстати?

– Наконец-то фраа Лодогир задал хороший вопрос, – заметил Арсибальт. Эмман выдернул нас из мессалона спасать запеканку. Мы все знали, о чём говорит Лодогир. Кастрюля стояла на плите, и мы весь вечер старались обходить её стороной. Тушёные волосы с кубиками пенопласта и дроблёными экзоскелетами или что-то в таком роде. Волосы представлялись чем-то овощным. Но больше всего Лодогира и всех остальных в мессалоне смущал оглушительный хруст экзоскелетов (или что уж там это было) у Ж’вэрна на зубах. Мы слышали его даже в репродуктор.

Арсибальт огляделся, убеждаясь, что кроме меня и Эммана в кухне никого нет.

– Я сам принадлежу к аскетическому, замкнутому, созерцательному ордену, – начал он, – и, возможно, не должен осуждать бедных матарритов…

– Ладно, валяй, – сказал Эмман. Он мужественно пытался чинить развалившуюся запеканку.

– Хорошо, раз ты настаиваешь! – Обернув руку краем стлы, Арсибальт поднял крышку с кастрюли, в которой булькало месиво из мёртвых водорослей, унизанных явно опасными для здоровья панцирями. – Думаю, что это уже некоторый перегиб: целое тысячелетие целенаправленно создавать пищевые продукты, омерзительные для всех не-матарритов.

– Готов поспорить, это из разряда тех блюд, которые на вкус совсем не так плохи, как на вид, вкус, запах и ощупь, – сказал я, задерживая дыхание и подходя ближе.

– На что?

– Прости?

– На что споришь?

– Ты предлагаешь нам это попробовать?

– Я предлагаю тебе это попробовать.

– Почему только мне?

– Потому что ты предложил пари. И потому что ты – теор.

– А ты тогда кто?

– Исследователь.

– Будешь изучать мои симптомы? Сделаешь мой посмертный витраж?

– Да. Мы вставим его сюда.

Арсибальт указал на отдушину размером с мою ладонь.

Эмман подошёл ближе. Карвалла и Трис вернулись из мессалона и теперь стояли рядышком, глядя на нас.

Присутствие девушек всё решило.

– На что будем спорить? – спросил я. – У меня, если помнишь, снова только три вещи.

Одно из старейших правил матического мира запрещало нам ставить на кон стлу, хорду и сферу.

– Выигравший не будет сегодня убираться, – предложил Арсибальт.

– Идёт, – сказал я.