Анафем

Впрочем, глядя на неё достаточно долго, я смог увидеть несколько схем нарезания торта одновременно.

– Незадача, – сказал я Джезри за ужином. Мы как-то сумели отвязаться от Барба и сесть вдвоём в уголке трапезной.

– Снова?

– Мне казалось, если я найду что-нибудь на полярной орбите, то загадка решена, дело закрыто. Ничего подобного. На полярных орбитах несколько спутников. Наверняка летают ещё с эпохи Праксиса. Когда старые изнашиваются и падают, бонзы запускают новые.

– Тоже мне открытие, – заметил Джезри. – Выйди ночью, встань лицом к северу и невооружённым глазом увидишь, как они пролетают над полюсом.

Я старательно пережевал то, что было у меня во рту, сдерживая порыв двинуть Джезри по физиономии. Но в теорике всегда так. Не только лориты говорят: «Результат не нов». Кто-то всё время заново изобретает колесо. Ничего стыдного в этом нет. Если бы все из жалости к изобретателю ахали и восклицали: «Надо же, колесо, никто прежде до такого не додумался!» – ничего бы хорошего не вышло. И всё равно обидно, когда слышишь, что работал зазря.

– Я и не говорю, будто получил новый результат, – терпеливо ответил я. – Просто рассказываю, что получилось за первые часа два. И, кажется, мне удалось сформулировать вопрос.

– Какой?

– Фраа Ороло наверняка знал, что есть несколько спутников на полярных орбитах. Для космографа они ничем не примечательнее воздухолётов.

– Помеха для наблюдений, – кивнул Джезри.

– Так ради чего Ороло рисковал анафемом? Что он хотел увидеть?

– Не просто рисковал… Он…

Я отмахнулся.

– Ты знаешь, о чём я. Сейчас не время кефедоклить.

Джезри бесстрастно смотрел в пространство за моим левым плечом. Почти любой другой на его месте смутился бы или обиделся, но только не Джезри. Как я завидовал его спокойствию!

– Мы знаем, что Ороло понадобился спилекаптор, – сказал Джезри. – Невооружённым глазом он этого не видел.

– Ему приходилось смотреть иначе. Он не мог получить изображение с большой выдержкой, – напомнил я.

– После закрытия звёздокруга максимум, что он мог, – стоять в винограднике, смотреть в спилекаптор на Полярную звезду и ждать, когда рядом с ней что-нибудь пролетит.

– И на несколько мгновений промелькнёт в видоискателе. – Теперь мы оба заканчивали друг за другом фразы. – И чего ради? Что он таким образом узнавал?

– Время. – Джезри упёрся взглядом в стол, как будто там показывали спиль про Ороло. – Он отмечает время. Через девяносто минут видит, что та же птичка снова пролетела над полюсом.

(Птичками называл спутники Лио – этого армейского жаргона он набрался из книжек, – и теперь мы все пользовались его словцом.)

– Увлекательнейшее занятие – всё равно что за часовой стрелкой наблюдать!

– Не забывай, что птичка не одна, – напомнил Джезри.

– Забудешь тут! Я полдня на них пялился!

Но Джезри начал развивать мысль и ему было не до моих жалоб:

– Вряд ли все они летают на одной высоте. У тех, чья орбита выше, период обращения больше. Не девяносто минут, а девяносто одна или девяносто три. Засекая время, фраа Ороло мог после достаточно длительных наблюдений составить своего рода…

– Перепись, – сказал я. – Каталог всех птичек.

– И тогда, в случае какой-то аномалии, он мог сразу её отметить. Но до того, как составлена такая, как ты говоришь, перепись…

– Он работал в полном мраке, в прямом и переносном смысле, – сказал я. – Он видел птичку над полюсом, но не знал, что это за птичка и есть ли в ней что-нибудь необычное.

– Значит, мы должны повторить его путь, – сказал Джезри. – Твоя первая задача – составить перепись.

– Мне это куда проще, чем Ороло, – сказал я. – На табуле видно, что некоторые сектора шире. Это следы спутников на более высоких орбитах.

– Когда ты как следует присмотришься к картинкам, ты научишься вычленять аномалии по внешнему виду, – заметил Джезри.

Легко ему было говорить – делать-то предстояло мне!

В последние минуты разговора Джезри явно заскучал. Он скользил взглядом по трапезной, словно надеялся отыскать там что-нибудь поинтереснее фраа Эразмаса. Теперь он вновь перенёс внимание на меня и объявил:

– Новая тема.

– Разрешаю. Назови тему, – отвечал я.

Если Джезри и понял, что я над ним прикалываюсь, то не подал виду.

– Фраа Пафлагон.

– Столетник, которого призвали.

– Да.

– Наставник Ороло.

– Да. Весы говорят, что его призвание и неприятности, в которые угодил Ороло, связаны.

– Звучит разумно, – признал я. – Я вроде как принимал это за допущение.

– Обычно мы не можем узнать, чем занимается центенарий, – по крайней мере до следующего столетнего аперта. Однако перед тем, как уйти в верхний лабиринт, двадцать два года назад, Пафлагон написал труд, который попал в мир во время десятилетнего аперта 3670 года. Десять лет спустя и потом ещё раз, несколько месяцев назад, наша библиотека получила обычные деценальные поступления. Я прочесал их в поисках ссылок на работу Пафлагона.

– Какой-то уж очень окольный путь, – заметил я. – Притом что все труды Пафлагона у нас тут, под рукой.