Анафем

– Да. Но я искал другое, – сказал Джезри. – Меня больше интересует, кто обратил внимание на Пафлагона. Кто прочёл его труды, написанные до 3670-го, и заинтересовался им как мыслителем. Потому что…

– Потому что кто-то в секулярном мире, – подхватил я, – очевидно, сказал: «Пафлагон-то нам и нужен! Давайте-ка его сюда!»

– Вот именно.

– И что ты нарыл?

– Сейчас объясню, – сказал Джезри. – Получается, что у Пафлагона было в каком-то смысле два основных дела.

– Как работа и самоделье?

– Можно сказать, что его самодельем была философия. Метатеорика. Проциане, вероятно, сочли бы это своего рода религией. С одной стороны, он – серьёзный космограф, занимается примерно тем же, чем Ороло. А в свободное время обдумывает и записывает глубокие идеи. И снаружи это заметили.

– Что за идеи?

– Я не хотел бы пока в это углубляться, – сказал Джезри.

– Ну, знаешь!..

Джезри успокаивающе поднял руку.

– Сам прочти! Я сейчас о другом. Я пытаюсь вычислить, кто его выбрал и почему. Космографов много, верно?

– Да.

– И если его призвали из-за космографии, возникает вопрос…

– Почему именно его?

– Да. А вот метатеорическими вопросами, которые он разбирает, почти никто не занимался.

– Я вижу, к чему ты клонишь. Весы говорят, что его призвали из-за них – не из-за космографии.

– Да, – сказал Джезри. – В любом случае, судя по тому, что мы получали в 3680-м и 3690-м, мало кто обращал внимание на метатеорические труды Пафлагона. Однако есть одна суура в Барито, большая поклонница Пафлагона. Её зовут Акулоа. Она написала две книги о его работах.

– Десятилетница или…

– Нет. Унарианка. Тридцать четыре года кряду.

Значит, она преподаёт. Других причин оставаться столько в унарском матике нет.

– Новоэвенедриканка. – Джезри угадал мой следующий вопрос раньше, чем я успел его задать.

– Я почти ничего не знаю про этот орден.

– Ну, помнишь, Ороло нам рассказывал, что светитель Эвенедрик на склоне лет работал в двух направлениях?

– Вообще-то, про него упомянул Арсибальт, но…

Джезри пожал плечами, отметая мою поправку как несущественную.

– Новоэвенедриканцы интересуются как раз этими темами.

– Думаешь, суура Акулоа и ткнула пальцем в Пафлагона?

– Ни в коем разе. Она преподаватель философии, однолетка…

– Да, но в одном из концентов Большой тройки!

– Вот и я о том, – проговорил Джезри с лёгким раздражением. – Многие влиятельные миряне перед началом карьеры провели несколько лет в матиках Большой тройки.

– Ты думаешь, что лет десять – пятнадцать назад у этой сууры был фид, который потом заделался бонзой. Акулоа рассказывала ему, как велик и мудр фраа Пафлагон. А затем произошло некое событие…

Джезри кивнул и закончил:

– Заставившее экс-фида воскликнуть: «Сию минуту подать сюда фраа Пафлагона!»

– Но что за событие?

Джезри пожал плечами.

– В том-то и вопрос.

– Может быть, мы найдём ответ, если покопаемся в трудах фраа Пафлагона?

– Мысль верная, – отвечал Джезри, – но её трудно осуществить, пока Арсибальт использует их в качестве семафора.

Я целую минуту соображал, прежде чем до меня дошло.

– Стопка книг у него на окне…

Джезри кивнул.

– Арсибальт перетащил во владение Шуфа всё когда-либо написанное фраа Пафлагоном.

Я рассмеялся.

– А как насчёт сууры Акулой?

– Тулия читает её работы, – ответил Джезри. – Пытается выяснить, учился ли у неё кто-нибудь из нынешних бонз.