Анализ крови

– Было так больно вытолкнуть из себя этого младенца. Я кричала, а мне закрывали рот. Я думала, что разорвусь пополам. А когда все закончилось, мне не дали его в руки. Забрали его у меня. Моего малыша, и они его забрали! Собрав последние силы, я села, чтобы на него посмотреть. Это меня едва не прикончило. У него были рыжие волосы, совсем как у меня. – Она недоуменно тряхнула головой. – Я думала, что, когда вернусь домой, мне отдадут ребенка. Но он сказал, чтобы я даже не думала об этом. Назвал меня ничтожеством. Просто сосудом. Долбаным сосудом. Это он использовал такое слово для влагалища. Я была годна только для того, чтобы трахаться. Сказал мне, что на самом деле я никакая не мать. А она уже вела себя как его мать. Я же была лишь влагалищем. Сосудом, который использовали и выбросили в мусор. Настало время взрослым взяться за дело.

Уронив голову лицом на стол, Нона принялась всхлипывать.

Я растер ей шею, стараясь утешить словами. Даже в таком состоянии она откликнулась на прикосновение мужчины рефлекторно, подняв лицо и одарив меня пьяной призывной улыбкой и подавшись вперед, демонстрируя соски.

Я покачал головой, и Нона пристыженно отвернулась.

Я проникся к ней таким состраданием, что мне стало физически больно. Как психотерапевту мне нужно было сказать ей определенные вещи. Однако сейчас на это не было времени. Мальчишке в соседней комнате нужна помощь. Я был готов забрать его отсюда помимо воли Ноны, но предпочитал по возможности избежать нового насильственного похищения. Ради них обоих.

– Не ты ведь забрала Вуди из клиники, правильно? Ты ведь очень его любишь и не стала бы подвергать такой опасности.

– Вы правы, – с влажными глазами подтвердила Нона. – Это сделали они. Чтобы не позволить мне стать его мамой. Столько лет я позволяла им обращаться со мной как с отбросами. Держалась в стороне, не мешая им воспитывать мальчика. Ничего не говорила ему из страха, что это его напугает. Малышу очень трудно разобраться в таких вещах. И все это время изнутри его подтачивала смертельная болезнь!

Одну щуплую руку она прижала к сердцу, а второй взяла чашку и залпом осушила ее.

– Но когда он заболел, у меня внутри что-то перевернулось. Словно меня подцепили на крючок и потянули за леску. Я должна была вернуть то, что принадлежало мне по праву. Я долго пережевывала это, сидя вместе с Вуди в пластмассовой комнате, глядя на то, как он спит. Мой ребенок. Наконец я решилась. Как-то вечером усадила их в номере в мотеле и сказала, что ложь тянулась слишком долго. И пробил мой час. Я сама должна заботиться о своем ребенке.

Они… он смеялся надо мной. Осадил меня, обозвал дерьмом, сказал, что я ни на что не годна. Долбаный сосуд. Сказал мне убираться ко всем чертям, и так будет всем лучше. Но на этот раз я стояла на своем. Боль у меня внутри была слишком сильной. Я выложила им всё, сказала, что они мерзкие, развратные. Грешники. Сказала, что рак… что болезнь – это божья кара за их прегрешения. И это они ни на что не годны. Я расскажу об этом всем. Врачам, медсестрам. И когда выяснится правда, их вышвырнут вон, а ребенка отдадут его законной маме.

Ее рука, сжимающая чашку, судорожно задрожала. Подойдя к Ноне сзади, я взял ее руку в свою.

– Я имела полное право! – воскликнула она, резко оборачиваясь в поисках подтверждения.

Я молча кивнул, и Нона обмякла, прижимаясь к моей груди.

Во время визита Барона и Далилы в больницу Эмма Своуп пожаловалась на то, что лечение разобщает семью. Сектанты расценили это как беспокойство по поводу физической изоляции, обусловленной модулем ламинарных воздушных потоков. Однако Эмма высказывала вслух тревогу относительно гораздо более серьезного разрыва, угрожающего рассечь семью так же необратимо, как нож гильотины.

Возможно, уже тогда она поняла, что рана слишком глубокая и заживить ее нельзя. И все же они с мужем попытались наложить швы. Чтобы не допустить утечки отвратительного секрета, они забрали ребенка и подались в бега…

– Они тайком выкрали ребенка у меня за спиной! – сказала Нона, стиснув мне руку, вонзая в нее зеленые ногти. В ней снова вскипала ярость. Тонкая пленка пота выступила над полной, сочной верхней губой. – Как самые настоящие воры, твою мать. Она вырядилась врачом-рентгенологом. Натянула маску и халат, прихваченные из корзины с грязным бельем. Они спустили Вуди в подвал на служебном лифте и вышли через запасный выход. Воры! Вернувшись в мотель, я застала там всех троих. Мой ребенок лежал на кровати, такой маленький и беспомощный. А они собирали вещи и шутили насчет того, как легко им удалось все провернуть. Как никто не узнал ее под маской, потому что никто ни разу не взглянул ей в глаза. Во всем виновата клиника. Он распространялся по поводу смога и прочего дерьма. Пытаясь оправдать то, что они сейчас сделали.

Нона предоставила мне шанс. Настало время повторить свою попытку. Убедить ее по доброй воле уйти отсюда, забрав ребенка.

Однако прежде чем я успел что-либо сказать, дверь распахнулась.

Глава 24