— Да, сэр, — Новенький всё ещё предпочитал в разговоре английский, — да, я убежал тогда, спрятался. Там были две леди. Они… они не прогнали меня. Дали воды, одна, — он улыбнулся сквозь слёзы, — она мне платок дала, вот, — он полез в карман.
— Видели мы его, видели, — остановил его Майкл. — Дальше-то что?
— Дальше пришёл… этот. Увидел меня, стал бить, он… он меня между ног ударил, по яйцам… — по щекам Новенького потекли слёзы. — Если б… если б не русский патруль, меня бы забили. И… и он теперь здесь… я его видел. Он опять…
— Не тронет он тебя, — сказал Эд.
— Пусть только сунется, — кивнул Крис.
Жариков молча слушал, чувствуя, что отношение парней к Новенькому быстро меняется и они готовы его защищать.
— Он опять скажет, что я насильник. А насилие — это же преступление. У русских тоже. Сэр, клянусь, я не насиловал её, она заказала жёсткую работу, я даже не умею жёстко работать.
— Делов-то, — хмыкнул Андрей.
Жариков погрозил ему пальцем, и Андрей понимающе кивнул.
— Я не знаю, чего она закричала, сэр…
— Провокация же, — сказал Эд. — Объясняли тебе, объясняли…
Новенький всхлипнул. Крис посмотрел на Жарикова и стал выталкивать всех из кабинета.
— Мы пойдём, Иван Дормидонтович, всё ясно, всё сделаем, пошли, парни.
— Ага, — не стал спорить Андрей.
С Крисом вообще редко когда спорили.
Когда они остались вдвоём, Жариков включил лампочку над дверью, усадил Новенького на стул у своего стола.
— Дать воды?
— Спасибо, сэр. Вы очень добры, сэр.
Жариков налил воды, поставил стакан рядом с ним на стол и сел на своё место. Молча смотрел, как тот пьёт маленькими глотками, постукивая зубами по краю. Будто и не было этих месяцев и снова за окном лето, а парня, нет, мальчишку, избитого, плачущего то ли от боли, то ли от страха, только-только привезли. Какое же неустойчивое состояние. Даже имени до сих пор себе не выбрал, так и зовут его все Новеньким.
Новенький допил и поставил стакан на стол, вытащил из кармана платок — тот самый — и не так вытер им губы, как прижал на секунду, поднял на Жарикова глаза и несмело улыбнулся.
— Полегчало? — ободряюще улыбнулся ему Жариков. — Ну, я рад.
Новенький кивнул.
— Простите, сэр, я не хотел, это… — и осёкся, сообразив, что чуть не подставил Андрея, понурился.
— Так почему ты его испугался? — Жариков демонстративно не заметил его смущения. — Здесь тебе ничего не грозит.
— Да, сэр, мне говорили, сэр. Я… я как увидел его… я на скамейке качался, — он посмотрел на Жарикова.
Жариков кивнул. Он много раз видел эти упражнения. Парни садились на узкую скамью, вытянутые ноги подсовывали под параллельную скамейку так, чтобы упираться в неё снизу подъёмом, руки сцепляли на затылке и начинали раскачиваться, постепенно увеличивая амплитуду. Качали пресс.
— Ну вот, — вздохнул Новенький. — Я качался, открыл глаза и вижу… Он на меня сверху из окна смотрит. Ну, где окна с решётками.
— И ты его через решётку разглядел и узнал? — удивился Жариков.
— Я эту сволочь всегда узнаю, — буркнул Новенький и застыл в ужасе от сказанного, глядя на Жарикова расширенными глазами.
— Что ж, вполне справедливо, — кивнул Жариков.
Новенький судорожно сглотнул и перевёл дыхание, робко улыбнулся.
— Там окна с решётками, сэр, это… это же тюремный отсек, да, сэр?
— Да.
— Он… он не выйдет оттуда?
— Нет, — улыбнулся Жариков. — Можешь быть спокоен. А как ты думаешь, он узнал тебя?
Новенький вдруг подался всем телом вперёд.
— Сэр… вы думаете, он не узнал меня? Да, сэр? Мы для них на одно лицо, сэр, они же нас по номерам различают! — и так же резко замолчал, опять испугавшись сказанного.
Жариков успокаивающе улыбнулся, и парень ответил ему неуверенной, но улыбкой.
— Ты в безопасности, — Жариков говорил тихо и очень убеждённо. — Он не тронет тебя… Ты спокоен и уверен в себе…
Глядя неотрывно на Жарикова, Новенький беззвучно шевелил губами, повторяя за ним короткие веские фразы.
Убедившись, что парень обрёл равновесие, Жариков отпустил его. А когда закрылась дверь, достал свои тетради и быстро сделал необходимые записи. Что же… Джексонвилль. Шерман из Джексонвилля. И только он постоянно следит за тренировками парней. А это… это новая тема для разговора с Шерманом. Интересно будет выслушать его версию. И даже не событийную канву, а мотивацию. И надо будет поговорить с Андреем. Никогда не думал, что философские беседы могут иметь такой психотерапевтический эффект! Прямо расцвёл парень. Стал учиться уже серьёзно, таскает книги на дежурства. Что ж… вполне логично. Как говаривала бабушка: "От своего дела душа поёт". А у Шермана… талантливый инженер. Почему он стал инженером? То, как он говорит об отце, его работах, о спальниках, выдаёт глубинный интерес в другой сфере. И наличие блоков. Но непонятно, что именно заблокировано. Итак… по методике… да, разговор о детстве. Пойдём по предстадии.