Аналогичный мир – 2

— Моя вина, мне отвечать! — выдохнул Чак.

Андрей вдруг ощутил такой удар в спину, что сделал шаг в сторону, чтобы не упасть на Никласа, и изумлённо увидел, что Чак стоит в боевой стойке с прижатыми к груди кулаками, в упор глядя на Никласа.

— Да, это я! Покуражиться пришёл? Мстить хочешь? — Чак говорил быстро, захлёбываясь, как в бреду. — Давай! У нас один конец. Вы нас делали такими, и убивали нас, когда мы не нужны, давай, ну…!

— А кричать зачем? — вошёл в палату Жариков.

Быстро оглядел всех троих, укоризненно покачал головой.

— Николай Николаевич. От вас я такого никак не ждал.

— Я тоже, — улыбнулся Никлас и, помедлив, объяснил: — Я никак не ждал такого совпадения, — посмотрел на Чака. — Ты зря испугался. Я не собираюсь тебе мстить.

— Да, — Чак не замечал уже ничего, даже того, что его руки не висят вдоль тела, а прижаты к груди в боевой стойке. — Да, мстят равному, не так, что ли?!

— Молодец! — тихо сказал Жариков.

Так тихо, что его услышал только Андрей. Он быстро удивлённо глянул на Жарикова и снова уставился на Чака, готовый в любой момент подхватить того. Чак перевёл дыхание, вызывающе вскинул голову.

— Тебе нравилась твоя работа? — спросил Никлас.

— Меня не спрашивали! — резко ответил Чак.

— Твой хозяин был садистом, и ты — такой же.

— Нет, — вмешался Андрей, — нет, сэр, он не садист, садист — это…

— Это кто? — Никлас говорил спокойно, но его спокойствие заставило Жарикова нахмуриться. — Ты ведь получал удовольствие от своей работы. Тебе нравилось и мучить, и убивать.

— Белых! — крикнул Чак.

Но Никлас продолжал:

— Так ты ничем не лучше своего хозяина. Ты — такой же!

— Нет!

— Да, — твёрдо, даже жёстко ответил Никлас. — Из всей десятки Говард тебя Ротбусу отдал. Именно поэтому.

— Нет, — хрипло выдохнул Чак.

— Что нет? Твой хозяин Спенсер Рей Говард!

Андрей успел подхватить падающего Чака и усадить того на кровать. Укоризненно посмотрел на Никласа.

— Мало ли у кого какой хозяин был. Так что, всю жизнь ему эту сволочь… Говарда поминать?

Никлас с улыбкой посмотрел на него. А Андрей, стоя рядом с Чаком, продолжал:

— Это уже прошлое. Ни исправить, ни изменить уже ничего нельзя. Время… — он запнулся, подбирая слово, — его не вернёшь, ну, не пойдёшь обратно, ну…

— Необратимо, — подсказал Жариков.

— Да, спасибо! Необратимо, понимаете?

— Замолол, — буркнул пришедший в себя Чак. — Вот влепят тебе сейчас, что без "сэра" говоришь, так и узнаешь, необратимо оно или нет.

— Философ, — Никлас подмигнул Жарикову и снова стал серьёзным. — Всё правильно, время необратимо, и шёл я сюда не за этим, — он посмотрел на Чака, — если бы твоя кровь, твоя жизнь вернули хоть одного из моих товарищей, хоть одного из замученных тобой, меня бы ничто не остановило. Но… незачем о невозможном. Я хотел поговорить с тобой о другом. Другом человеке. Вот об этом, — он достал из кармана карточку и очень естественным жестом протянул её Чаку.

И таким же естественным движением Чак поднял руку и взял её. И тут же уронил — пальцы не смогли удержать бумагу — изумлённо глядя на свою руку. Андрей, гибко нагнувшись, поднял карточку и не удержался. Хоть и хотел сразу отдать Чаку, но посмотрел. Его подвижное выразительное лицо окаменело. Он резко сунул Чаку фотографию.

— Держи!

И отошёл к окну. Встал там спиной к находящимся в комнате и застыл. Чак удивлённо посмотрел на него, перевёл взгляд на лежащую на ладони фотографию, пожал плечами и протянул руку Никласу.

— Я не знаю его, сэр.

— Не узнаёшь, — поправил его Никлас, забирая фотографию. Усмехнулся: — не хочешь узнавать так же, как не хотел называть своего хозяина, — и повернулся к Жарикову: — Извините, доктор, но… можно вас на пару слов?

— Я ещё зайду, — сказал Жариков Чаку, выходя следом на Никласом.

Мягко хлопнула дверь. Чак, сидя на кровати, удивлённо разглядывал свои руки, осторожно пробовал сгибать и разгибать локти, вращать кистями, шевелить пальцами. Андрей по-прежнему стоял у окна, упираясь лбом в стекло.

— Андре, — тихо позвал Чак, — Андре!

— Чего тебе? — глухо, словно через силу, отозвался Андрей.

— Они заработали, слышишь?! — Чак вскочил на ноги, встал в боевую стойку и неловко сделал боксёрский выпад, правой, левой, опять правой. — Оглох, что ли?! У меня руки ожили! — заорал он в полный голос.

Андрей оттолкнулся от окна и мимо него пошёл к двери.

— Андре, — растерялся Чак, — ты… ты чего? — и вдруг сообразил: — Так ты того, что на фотке, испугался, что ли? Да плюнь, он же наверняка подох давно.

Андрей остановился перед ним, оглядел с ног до головы.

— Руки, значит, заработали? — у него дёрнулись губы. — Можешь опять убивать, значит? Ну, и радуйся, палач. И не лезь ко мне.

— Ты чего, — Чак положил руку ему на плечо и тут же отлетел от хлёсткого удара, неожиданно сильного и болезненного.

— Ещё раз лапнешь меня, — Андрей говорил, чётко разделяя слова, — или другого кого, убью. Запомни. Ты уже не больной.