Анархия и демократия

Если бы округ или местное сообщество были автаркическими – самоуправленческими и самодостаточными – это было бы только их дело: кого и в каком объёме включать в свой состав. Пусть бы они даже провалились сквозь землю. Но программы прямой демократии обычно призывают к федеральной системе с прослойкой «уполномоченных и подлежащих отзыву делегатов, ответственных перед обществом», которые согласовывают решения ассамблеи. Есть вероятность, что некоторые делегаты на более высоком уровне будут высказываться от разного количества граждан, но иметь равное количество голосов. Федеральная система, в которой неравные по количеству населения местности имеют равное количество голосов, ведёт к тому, что право голоса в ней распределено неравномерно среди частных лиц. Федералистская, но одномандатная, мажоритарная избирательная система, очевидным образом приветствуемая сторонниками прямой демократии, в том числе синдикалистами, является наименее пропорциональной из всех систем голосования⁵¹.

Неравенство будет усугубляться на каждом более высоком уровне. Вот большинство; вот большинство из большинства; а вот большинство из большинства в большинстве – чем выше поднимаетесь, тем больше неравенство. Чем больше умножаете на дробь, тем меньшее число в итоге. «Невозможно – говорят – найти общий ответ на вопрос, в какой степени федерализму может быть разрешено на законных основаниях перевесить демократию»⁵². На самом деле есть общий ответ на этот вопрос. Ответ – ни в какой степени. Сторонник прямой демократии, утверждающий, что всеобъемлющая конфедеративная система ведёт к принятию решений большинством голосов⁵³, принимает невозможное на веру.

16. Прямая демократия в ещё большей степени, чем представительная, способствует эмоциональному, иррациональному принятию решений⁵⁴.

Индивидуальный контекст политики ассамблеи порождает сильные межличностные психологические воздействия, которые, в лучшем случае, излишни для принятия решения по существу. Толпа подвержена влиянию ораторов и медийных звёзд и нетерпима к противоречиям⁵⁵. Ораторы в ограниченное отведённое для них время, как правило, жертвуют логической последовательностью, если им надо выглядеть убедительно. Как писал Гоббс, ораторы начинают не с истинных принципов, а с «общепринятых представлений, по большей части являющихся ложными, и стремятся своей речью не раскрывать истинное положение вещей, а воздействовать на чувства и души слушателей. А это значит, что решения принимаются под влиянием не истинного разума, а душевного порыва»⁵⁶. «Демократия в чистом виде, как и ром в чистом виде, способствуют опьянению, а также бесконечному обману и глупости»⁵⁷. Например, когда афинское собрание проголосовало за катастрофическую Сицилийскую экспедицию, несогласных реально запугивали: «Страстное увлечение большинства народа Сицилийским походом было настолько сильно, что даже тот, кому эта затея была не по душе, молчал из опасения прослыть неблагонамеренным гражданином»⁵⁸.

17. Влияние коллектива с целью подчинения – точно определённое и экспериментально проверенное эмоциональное воздействие, разлагающее демократию.

Это наглядно продемонстрировал в своём знаменитом эксперименте социальный психолог Соломон Эш. Каждого в группе из семи-девяти человек поочерёдно просили сравнить ряд линий и определить две линии, равные по длине. Ответ всегда был очевиден, даже предельно очевиден, но раз за разом каждый из членов группы[2] давал неверный ответ – пока очередь не доходила до единственного участника, не знавшего об истинной цели эксперимента. В этих условиях пятьдесят восемь процентов испытуемых отвечали в соответствии с единодушным большинством. Даже в тех случаях, когда один из предыдущих участников давал верный ответ, тринадцать процентов испытуемых соглашались с группой, не веря своим глазам⁵⁹. Некоторые из таких конформистов действительно изменяли своё восприятие, но большинство из них просто решали, что группа должна быть права, и неважно, насколько сильным было доказательство обратного.

18. Другой недостаток, присущий прямой демократии, частично (не полностью) являющийся следствием предыдущего, – непостоянство политики.