Анархия и демократия: непреодолимая пропасть

Теперь вы можете создать доказательную базу – на мой взгляд, очень хорошую – что воля не будет представлена, по всем причинам, рассмотренным в моей критике делегирования полномочий при прямых демократиях, выступающих за становление делегатов представителями.40 Даже если этого не будет, все равно аргумент Руссо, как он есть, применяется в обеих ситуациях. Если английский народ свободен, только когда голосует за представителя, то жители коммуны свободны, только когда они голосуют за делегатов, или за свой курс: «После того как выборы заканчиваются, они возвращаются в состояние рабства: они ничто». У делегатов может быть меньше возможностей выражать свою собственную волю, чем у представителей, но разница лишь в степени, и нет никаких других различий. Они оба в будущем могут поплатиться, если утратят доверие, но пока они властелины, а избиратели – рабы. Букчин, которому не хватает ещё большего абсурда, не понимает, что аргумент Руссо направлен ad absurdem (лат. до абсурда, до нелепости, до бессмыслицы) против прямой демократии, что совершенно очевидно из его одобрения выборной аристократии в другом месте в том же сочинении. Демократия просто невозможна:

Если мы возьмём термин в строгом смысле слова, то реальной демократии никогда не было, нет и не будет. Это противоречит естественному порядку для многих управлять и немногим быть управляемыми. Невообразимо, чтобы людям приходилось постоянно пребывать на собраниях и тратить своё время на общественные дела, и очевидно, что они не могут создать комиссии для этой цели без каких-либо изменений в своей организации.41

Аргумент Руссо против представительства опровергает не только делегирование полномочий, он опровергает и прямую демократию (если он вообще что-нибудь опровергает). Подобно законам, которых «Народ» не ратифицировал лично и являющихся недействительными, законы, которые люди ещё не ратифицировали лично, также являются недействительными. Последнее является, по сути, лучшим аргументом, потому что идентифицируемые люди существуют в той же плоскости, что столы и стулья; но вот если Народ означает нечто иное, чем отдельные люди, то это какой-то метафизический, если не мистический интеллектуальный конструкт, требующий отдельного проявления. Только индивидуальный человек может дать согласие быть управляемым, поскольку, как утверждают анархисты, никакие разглагольствования о социальной природе человека не меняют тот факт, что физическое лицо является той реальностью, какой не является такая абстракция как общество.42 Уильям Годвин видел сущность позиции Руссо:

Если правительство создаётся с согласия людей, то оно не может иметь власть над любым человеком, который отказал правительству в своём согласии. Если уж молчаливое согласие неприемлемо, ещё меньше я соглашусь с мерами, которые резко отрицаю. Это явно вытекает из наблюдений Руссо. Если народ, или индивидуальности, из которых состоит народ, не может делегировать свои полномочия представителю, то и любой человек не может делегировать свои полномочия большинству в собрании, участником которого он является.43

Если Руссо и Годвин правы, никто не может законно подчиняться управлению большинства, даже если он этого хочет. Букчин, никогда не понимавший аргумент Руссо в его истинном смысле, своим обращением к нему только выставил себя в ещё худшем свете, чем раньше.