Анархия и демократия

Если мы понимаем <вероятно, «мы» не понимаем>, что нельзя помешать науке и технике изменить мир, мы можем, по крайней мере, попытаться сделать так, чтобы эти изменения шли в правильном направлении. В демократическом обществе это означает, что народ должен иметь некоторое представление об основных научных понятиях, чтобы использовать информацию для принятия решений, а не делать это прерогативой специалистов.

Сначала Хокинг говорит нам, что нельзя помешать науке и технике изменить мир. Но затем он обращается, но только в качестве талисмана, к «демократическому обществу». В подлинно демократическом обществе большинство может помешать науке и технике изменить мир, если оно примет такое решение, – не правда ли? А то как можно называть это демократией? Большинство теоретически может отказаться от конкретных научных или технологических достижений, или даже от всех из них. Если оно не может, то это уже не демократия, а технократия. Большинство может, по крайней мере, потребовать паузы, моратория для того, чтобы усвоить эти уже навязанные ему изменения и поразмыслить о том, что принять в следующий раз, если принять вообще.

Цивилизации порой сознательно отклоняли технологии, как, например, «имперский Китай решил отказаться от технологии межокеанского судоходства и навигации, которая, в случае её реализации, могла бы преобразить центральную историческую тему европейской экспансии на запад в альтернативную историю азиатского расширения на восток в Новый Мир»⁵. Но имперский Китай, как и Япония Токугавы, могли принимать решения об ограничении технологии только потому, что это была не демократия.

«Люди» в условиях демократии никогда не принимали важных решений о направлении в науке и технике. Ядерная энергетика была создана правительством США втайне. Интернет также был создан в Пентагоне. Правительство национализировало эфир, затем разделило его между вещателями, отдав его в их частную собственность. Решения о функциях железных дорог, самолётов, грузовых и легковых автомобилей в транспортной системе принимались на протяжении десятилетий крупными корпорациями в сговоре с независимыми регулирующими органами (независимых от общественного контроля и не независимых от регулирующих их корпораций). Электрификация была делом энергетических компаний и правительств. Ни одно из этих чрезвычайно важных решений не было сделано путём референдума или выбора должностных лиц после общественного обсуждения.

С некоторым, может быть, преуменьшением Хокинг характеризует отношение людей к науке как «двойственное»: люди не доверяют науке, потому что не понимают её. Это недоверие ясно проявляется в карикатурном изображении учёного, делающего в своей лаборатории Франкенштейна. Оно также проявляется в поддержке партий зелёных.

Блестящий ум Хокинга не допускает того, что образ сумасшедшего учёного сохраняется потому, что наука произвела на свет уже много Франкенштейнов⁶, и его гораздо более многочисленные коллеги в безрассудной прикладной науке усердно работают, создавая ещё больше Франкенштейнов с помощью генной инженерии, искусственного интеллекта и т. д. Они, а не он, участвуют в основных научных исследованиях. Они работают на корпорации или государство, а не на университет. Что касается зелёных, то было бы справедливо сказать, что их понимание науки в среднем выше, чем у населения в целом, что и объясняет их высокий уровень недоверия к ней.

И в то же время интерес к науке в обществе очень высок, особенно к астрономии, что видно по той широкой аудитории, которую привлекают научно-фантастические телевизионные сериалы вроде «Космоса»[64] и научная фантастика <а есть ли разница?>.