Что предотвратит постоянные конфликты и междоусобицы?
В государственном обществе кризис военных конфликтов (войн) привел к гонке объединений на постоянно повышающемся уровне и, в конце концов, к мировому правительству. Эти попытки явно были безуспешны, в конце концов, война — показатель здоровья государства, но успех в этой модели не является даже желанным. Глобальное правительство стремится к мировой оккупации, а не к всеобщему миру. Взять, к примеру, Палестину: из-за того, что именно там развиваются военные технологии, которые позже осваивают американские военные и правительство, оккупация перерастает в видимую войну только раз в несколько лет, но захватчики ведут постоянную борьбу в невидимой войне для сохранения и расширения своего контроля посредством СМИ, школ, криминальной системы правосудия, транспортной системы, рекламы, временных мер, слежки и секретных операций. И лишь тогда, когда палестинцы борются в ответ, и войну уже нельзя просто так игнорировать, ООН и гуманитарные организации начинают действовать — не для исправления прошлых и текущих ошибок, а для возвращения к иллюзии мира и создания обстановки, когда правильные вопросы никогда не будут заданы. Таким же образом, но менее интенсивно, ведется невидимая война с коренными народами, иммигрантами, этническими меньшинствами, бедными, рабочими — со всеми, кого колонизировали или эксплуатируют.
В безгосударственных малых сообществах прошлого конфликты были распространены, но они не были всеобщими и во многих своих проявлениях не были особо кровавы. Некоторые безгосударственные сообщества никогда не участвовали в войне. Мир — это выбор, и они выбрали его через понимание значимости совместного урегулирования конфликтов и воспитанного поведения. Другие безгосударственные сообщества, которые были вовлечены в конфликты, обычно практиковали безвредные ритуалы. В некоторых случаях разница между спортивным состязанием и войной была не очевидна. Как описывается в некоторых антропологических наблюдениях, команды или военные отряды двух разных общин встречались на определенной территории для сражения. Целью было не уничтожение противника и даже не убийство кого-то. Кто-то с одной стороны бросал копье или выстреливал из лука, и все ждали — попадет в кого-то стрела или копье, и только после этого вторая сторона бросала копье. Обычно они расходились по домам, если кого-то ранило или даже раньше. В конфликтах, практикуемых лакота и другими индейцами равнин Северной Америки, было куда более почетно дотронуться до врага палкой — «засчитанный удар», — нежели убить его. Другой формой войны были простые набеги — разрушение или обворовывание соседних общин с попыткой скрыться до того, как разразится конфликт. Если эти хаотичные конфликты были войной анархистского общества, то насколько они предпочтительнее холодных механических кровавых бань государства!
Но сообщества, которые не хотят воевать с соседями, могут создать инфраструктуру для предотвращения этого. Отсутствие границ — первый важный шаг. Обычно мы можем добраться до правды, просто перевернув логические обоснования государства, и пункт о защищающих нас границах может быть переведен: границы угрожают нам. Если возникает социальный конфликт, насилие куда быстрее появится там, где есть «мы» и «они». Четкое социальное разделение и границы предотвращают взаимодействие и взаимопонимание и вдохновляют на соревнования и поляризацию.
Антрополог-анархист Гарольд Барклей описывает некоторые сообщества, в которых индивидуумы связаны друг с другом сетью, возникающей из родства, супружества, кланового членства и т. д.:
«У нас есть примеры анархистского общественного устройства […] исчисляемого сотнями тысяч и плотностью населения более 100 человек на квадратный километр. Такой общественный строй может быть достигнут через сегментируемую систему поколений, которая, как мы уже увидели, имеет определенную связь с анархистским понятием федерализма. Так, например, у тонга и некоторых восточно-африканских фермеров большие популяции могут быть объединены более сложными отношениями, которые в свою очередь создают связь индивидуума с некоторым количеством пересекающихся и разделяющихся групп для усиления социальных связей на большом пространстве. Другими словами, индивидуумы и группы создают множество связанных очагов, образующих объединение многих людей, но без реальной централизованной координации»[156].