Анархия работает

Антиглобалистское движение можно сравнить с антивоенным движением, возникшим в ответ на Борьбу с Терроризмом. После 11 сентября 2001 г. мировые лидеры попытались ослабить растущее антикапиталистическое движение, определив терроризм как врага номер один, таким образом, представив нарратив глобального конфликта в новом контексте. После распада Советского Блока и окончания Холодной Войны им необходима была новая война и новая конфронтация. Людям был дан выбор между иерархической статичной властью демократии или фундаменталистскими террористами, вместо выбора между доминированием и свободой. В обстановке реакции, последовавшей сразу же за событиями 11 сентября, в антивоенном движении стали преобладать реформисты и иерархически организованные группы. Несмотря на то, что 15 февраля 2003 г. антивоенный протест стал крупнейшим протестным днем в истории человечества, организаторы намеренно направили энергию участников в строго контролируемые ритуалы, которые не бросали вывоз военной машине. В течение двух лет антивоенное движение полностью потеряло импульс, подготовленный во время антиглобалистской эры.

Антивоенное движение не смогло остановить оккупацию Ирака, или даже поддержать само себя, потому что люди не воодушевляются и не удовлетворяются пассивным участием в символических спектаклях. В отличие от этого, эффективность децентрализованных сетей можно увидеть во многих победах антиглобалистского движения: закрытии саммитов, коллапсе ВТО и FTAA, драматичном сворачивании форумов МВФ и ВБ[21]. Это неиерархическое движение продемонстрировало, что у людей есть желание освободиться от доминирования, что у них есть способность взаимодействовать в антиавторитарной манере даже в больших группах незнакомцев различных национальностей и культур.

Таким образом, доказательства (от научных исследований истории человечества и до практики протестующих, создающих историю сегодня) значительно противоречат государственному взгляду на человеческую природу. То, что у человечества не было единой траектории развития, видится более реальным, чем то, что люди произошли от жестко авторитарных предков и позже трансформировали эти инстинкты в конкурирующие системы, основанные на покорности руководству. Наших предков, судя по всему, можно было вписать в диапазон от строгого эгалитаризма до небольшой иерархии с относительно равным распределением богатства. Когда все же появились иерархии с принуждением, то они не быстро распространились повсюду, а обычно вызывали значительное сопротивление. Даже в сообществах, управляемых авторитарными структурами, сопротивление является такой же частью социальной реальности, как доминирование и подчинение. Более того, государство и авторитарная цивилизация — не последние остановки в человеческой истории. Хотя мировая революция все еще не произошла, у нас есть много примеров постгосударственных сообществ, в которых мы можем увидеть намеки на безгосударственное будущее.

Полвека назад антрополог Пьер Кластре сделал вывод, что безгосударственные и антиавторитарные сообщества, которые он изучал в Южной Америке, не были пережитком первобытной эры, как предполагали другие западные исследователи. Он утверждал, что, наоборот, они отлично знали о возможности возникновения государства и самоорганизовывались, чтобы предотвратить это. Выяснилось, что многие из них были, на самом деле, постгосударственными сообществами, основанными беженцами и повстанцами, которые бежали из ранних государств или уничтожили их. Аналогично, анархист Питер Ламборн Уилсон предположил, что антиавторитарные сообщества в восточной части Северной Америки были созданы в противовес иерархическим хоупвеллским сообществам, строившим курганы, и последние исследования, похоже, подтверждают это предположение. То, что другие интерпретировали как доисторические этносы, — было конечным результатом политических движений.

Казаки, проживавшие по российским границам, — еще один пример этого феномена. Их сообщества были основаны людьми, бежавшими от рабства и прочих неудобств государственного угнетения. Они научились верховой езде и развили боевые искусства для выживания в приграничных условиях и самозащиты от соседних государств. В конце концов, их начали рассматривать как этническую группу с привилегией автономии, а царь, от которого отказались их предки, стремился сделать их военными союзниками.