Анархизм

2) Разнородностью определений права и государства у анархистов и их критиков.

3) Голословными и непродуманными заявлениями отдельных адептов анархизма. Одни в безбрежной социологической наивности убеждены, что «анархия» означает в буквальном смысле слова отсутствие какого-либо правового регулирования – полное «безначалие». Другие постулируют чудо внезапного и всеобщего преображения людей под влиянием знакомства с анархическим идеалом. Внезапного потому, что самый «осторожный» анархист вроде Корнелиссена не мечтает о подготовке всех без исключения к будущему анархическому строю. Третьи наконец – таковым был когда-то автор этих строк – мечтают о возможности благодаря техническому прогрессу создать условия внесоциального существования и тем избежать ограничивающего влияния «права».

4) Общей предубежденностью, а часто и совершенной невежественностью критики, не дающей себе труда всесторонне и объективно ознакомиться хотя бы с наиболее выдающимися течениями анархистской мысли.

5) Наконец нарочитой тенденциозностью, густо окрашивающей, напр., еще со времен Энгельса, всю «социалистическую» критику[30].

В образцовом – во многих отношениях – изложении анархических учений Эльцбахера мы находим, между прочим, следующие строки: «Утверждают, что анархизм отвергает право, правовое принуждение. Если бы это было так, то учения Прудона, Бакунина, Кропоткина, Тэкера и многие другие учения, признаваемые за анархистские, нельзя было бы считать анархистскими… Говорят, что анархизм требует уничтожения государства, что он хочет стереть его с лица земли, что он не желает государства ни в какой форме, что он не желает никакого правления. Если бы это было верно, то учения Бакунина, Кропоткина и все те учения, которые признаются анархистскими и не требуют уничтожения государства, но только предвидят его, нельзя было бы считать анархистскими… Единственный общий признак анархических учений состоит в отрицании государства для нашего будущего. У Годвина, Прудона, Штирнера и Тэкера это отрицание имеет тот смысл, что они отвергают государство безусловно, а потому и для нашего будущего. Толстой отвергает государство не безусловно, но лишь для нашего будущего; наконец у Бакунина и Кропоткина отрицание государства имеет тот смысл, что они предвидят, что в прогрессивном развитии человечества государство в будущем исчезнет».

Ничего нельзя возразить против этих утверждений – сухих, формальных, но обоснованных обширным непредубежденным исследованием.

Наоборот, и теоретическое рассуждение, и изучение воззрений самих анархистов вполне подтверждают заключения Эльцбахера.

Интересующая нас проблема обычно ставится так: найти условия существования такого общества, где ничто – ни в учреждениях, ни в нравах – не ограничивало бы воли личности, где каждый был бы автономен, где законодателем, регулятором поведения была бы личная, а не коллективная воля в любом ее выражении.

Анархизму предлагается задача – найти такой общественный строй, «в котором не будет больше никаких начальников, не будет официальных блюстителей нравственности, не будет ни тюремщиков, ни палачей, ни богатых, ни бедных, а только люди равны: равные собой в правах, братья, имеющие каждый свою ежедневную долю хлеба насущного и живущие в любви и согласии не в силу пресловутого повиновения законам, сопровождаемого страшными наказаниями для ослушников, а в силу всеобщего уважения интересов других, в силу научного следования законам природы» (Реклю «Анархия»).

Как же анархизм решает подобную проблему?

Протесты против «государства», против «права государства», против «права, основанного на законе» и проч. начались давно.

С «δρα μή άποχαισαρώθης» («берегись оцезариться») Марка Аврелия, в разнообразных оттенках проходят они через политическую литературу всех времен. У Гердера они отлились в настоящие анархические перлы. «Миллионы людей живут на земном шаре без государства, и тот, кто хочет быть счастлив в искусственном государстве, должен его искать там же, где дикарь; искать здоровья, душевных сил, благополучия своего дома и сердца не в услугах государства, но в себе».

Социологи показали в своих исследованиях, что государство не является первоначальной формой человеческого общежития, что народы начинают свою историческую жизнь с «безгосударственного» состояния. Государство является продуктом сложной культуры, ответом на разнообразные запросы постепенно дифференцирующегося общества, одновременно и плодом завоевания, и результатом постепенно вырастающего сознания о выгодности и даже нравственности связи, солидарности между разрозненными членами хаотического целого.