«Едва успел авторитет появиться на земле, как весь мир начал добиваться его. Авторитет, правительство, насилие, государство — все эти слова обозначают одно и то же — служили всякому средством для угнетения и эксплуатации своего ближнего. Авторитет был единственной целью, к которой был обращен взор любителей абсолютизма, а также доктринеров, демагогов и социалистов»[148]
. «Все партии без исключения, как скоро они начинают стремиться к власти, делаются только различными формами абсолютизма, и до тех пор не будет свободы для гражданина, порядка в обществе, единодушия среди рабочих, пока в нашем политическом катехизисе отказ от авторитета не заступит место веры в авторитет. Никаких партий, никаких авторитетов, только безусловная свобода людей и граждан: эти три слова содержат все мое политическое и социальное вероисповедание»[149].II. Справедливость требует вместо государства дружественного общежития людей на основании правовой нормы, согласно которой все договоры должны быть исполнены. Эту совместную жизнь Прудон называет «анархией»[150]
, а позднее «федерацией»[151][152].1. После уничтожения государства тоже должна существовать социальная жизнь людей. Уже в 1848 году Прудон говорил, что следует «установить систему совершенного равенства, в которой все современные учреждения за исключением собственности, т. е. злоупотребления ею, не только найдут свое место, но сами станут орудием равенства; именно свобода отдельного человека, разделение власти, государственная прокуратура, суд присяжных, разделение судебной и административной власти»[153]
.Но людей должна связывать в общество не какая-нибудь высшая власть, а единственно налагающая правовые обязательства сила договора. «Если я с одним или с несколькими своими согражданами веду переговоры насчет какого-нибудь предмета, то ясно, что для меня моя воля закон; когда я исполняю принятую на себя обязанность, я сам для себя правительство. Если бы я мог, следовательно, заключить со всеми такой договор, какой я заключаю с некоторыми, если бы все они могли бы обязать себя друг перед другом таким же образом, если бы образовались благодаря этим договорам группы граждан, общины, округа, провинции, которые имели бы силу юридического лица и, в свою очередь, соединились бы между собой на тех же основаниях, то это было бы то же самое, как если бы моя воля получила бесконечное повторение. Установленный таким образом закон, независимо от того, относительно какого предмета и по чьему предложению он был издан, будет всегда только моим законом; и если этот порядок вещей назывался бы правительством, то это было бы мое правительство. Как только договор вообще стал бы на место закона, мы имели бы истинное правительство людей и граждан, истинное народное главенство, республику»[154]
.«В республике каждое мнение и каждая деятельность свободны; и именно благодаря разнообразию мнений и деятельностей народ мыслит и действует, как отдельный человек. В республике каждый гражданин делает только то, что он хочет, и подобно тому, как он принимает участие в производстве и обращении товаров, он участвует и в законодательстве и управлении. В ней каждый гражданин — король, ибо он имеет полную власть: он господствует и управляет. Республика — это позитивная анархия. В ней порядок не является господином свободы, как в конституционной монархии, ни тюрьмой для свободы, как при временном правительстве. В ней со свободы сняты все оковы, суеверия, предрассудки, ложные умозаключения, всякое воровство и насилие; свобода взаимна и безгранична; свобода не дочь, но мать порядка»[155]
.2. Анархия нам может легко представиться «высшей степенью беспорядка и выражением хаоса. Рассказывают, что в Париже в семнадцатом столетии один гражданин, услыхав, что в Венеции нет короля, не мог оправиться от своего удивления и чуть не умер со смеха. Наш предрассудок принадлежит сюда же»[156]
. В противоположность этому Прудон рисует картину того, как при анархии может развиться социальная жизнь людей в ее частных проявлениях для того, чтобы удовлетворять всем тем задачам, которые исполняются теперь государством.