Стали обсуждать, как решить вопрос о версии «советского следа» в деле об убийстве Кеннеди, о которой уже вовсю трубили газеты. Копии каких-то документов из наших архивов о Ли Харви Освальде уже были направлены в США. Микоян привез оригиналы этих документов. Их немедленно переслали в Госдепартамент. Материалы доказывали, что никакого «советского следа» нет.
А у меня, помню, возникла личная проблема. Большая часть похорон проходила на открытом воздухе. Соответственно, надо было быть в верхней одежде. А мое пальто по цвету не совсем подходило к такому случаю. Мелочь? Но в подобных обстоятельствах это далеко не так. Выручил меня приятель из нашего посольства, Виктор Исаков, одолживший мне свое темно-синее пальто. В нем я и пошел.
Надо сказать, что американская охрана в те дни особо опекала Микояна. Боялись провокаций. Не обязательно террористов, а просто психов, которые, не дожидаясь окончания расследования, могли поверить в причастность Советского Союза к убийству Кеннеди. Поэтому, когда мы отправились на похороны, вокруг Микояна образовалось довольно плотное кольцо охранников. Не столько наших, сколько американских.
Во время церемонии отпевания в соборе Микоян находился без охраны среди самых почетных гостей в главном нефе. Послы, в том числе и Добрынин, были в боковом приделе. Я проводил Микояна до его места, а сам отошел и, стоя у одной из колонн в соборе, наблюдал всю церемонию.
Массивный, из полированного дерева, гроб с телом Кеннеди стоял на специальном возвышении. Его так ни разу и не открыли. Священники читали молитвы, пел хор, играл орган. В первом ряду сидели близкие Кеннеди, среди них — Жаклин. Мне тогда показалось, что, несмотря на огромное количество народа, эти несколько человек абсолютно одиноки перед свалившимся на них горем.
После отпевания все поехали на Арлингтонское кладбище. Помню, американская охрана в целях безопасности заставила Микояна сесть в автомобиле на заднее сиденье, посредине. Если бы кто-то вздумал совершить террористический акт, то больше всего пострадали бы сидящие слева и справа от Микояна, а это был я и, по-моему, Добрынин.
Церемония похорон подробно описана в различных источниках.
После кладбища все гости направились в Белый дом. Было еще светло — часа четыре пополудни. Все собрались в банкетном зале. Это, по сути дела, была последняя официальная акция вдовы Джона Кеннеди. На столах — бутерброды, пирожные. Подавали только чай и кофе. Такова западная традиция — на поминках спиртного обычно не пьют.
Один из сотрудников Белого дома, с которым я был знаком и который, кстати, как бы «опекал» Микояна, подошел ко мне и сказал:
— Виктор, на столах нет спиртного, но вот там, в углу, дверь, за ней — бар. Если ты или кто-то из ваших захочет, там можно взять спиртное. Это вполне нормально и прилично.
Я зашел в бар и, взяв себе стакан виски с содовой, вновь присоединился к Анастасу Ивановичу. Он посмотрел на мой стакан и говорит:
— Ты где это достал?
Я отвечаю:
— Анастас Иванович, знакомства надо иметь везде.
— Хорошо устроился.
— Могу и вам достать.
Микоян, конечно, отказался.
Через какое-то время тот же сотрудник Белого дома подошел ко мне и сказал:
— Было бы неплохо, если бы господин Микоян уходил в числе последних или даже самым последним.
Я передал эти слова Анастасу Ивановичу.
Жаклин, приехав с кладбища, поднялась к себе. Она, надо сказать, вела себя очень мужественно. Ее лицо закрывала черная вуаль, но, как потом отмечали все, да и я это видел, глаза ее были напряженны и сухи. А когда гости постепенно стали расходиться, она спустилась в холл и прощалась с каждым, обмениваясь несколькими словами.
Череда гостей была очень длинной. Мы продолжали стоять у стола. Тут к нам подошел человек небольшого роста и сказал по-русски:
— Здравствуйте, господин Микоян!
Микоян с вопросительной интонацией поприветствовал его. Человек продолжал:
— Позвольте представиться, я — Леви Эшкол, премьер-министр Израиля.
Микоян протянул ему руку и заметил:
— Вы отлично говорите по-русски.
Тот улыбнулся:
— Как же мне не говорить по-русски, если я — Лева Школьник из города Николаева? У меня и теперь там брат живет.
Несколько минут Микоян говорил с бывшим Левой Школьником, а потом мы направились к выходу, туда, где стояла Жаклин Кеннеди. Череда гостей уже иссякла, когда мы поравнялись с Жаклин. Микоян стал произносить слова соболезнования от лица советского руководства, Хрущева и от себя лично. Жаклин взяла руку Микояна в свои ладони, и вот тут я в первый раз за весь день увидел, как на ее глазах появились слезы.
— Господин Микоян, передайте господину Хрущеву, что мой муж очень хотел вместе с ним строить прочный мир на земле. Теперь это придется делать одному господину Хрущеву.
Я, как сейчас, помню эти ее слова.
Когда мы шли к выходу, из боковой двери вышел Пьер Сэлинджер, пресс-секретарь Джона Кеннеди. Он явно поджидал нас. Я с ним виделся в Москве — он приезжал по приглашению Алексея Аджубея и встречался с Хрущевым. Сэлинджер жестом позвал меня к себе. Я сказал об этом Микояну, и он кивнул: «Иди, иди». Сэлинджер отвел меня в сторону: