Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Однако наибольший интерес в этих отчетах вызывают некоторые заключения по поводу проницательности и памяти фрау Чайковской. Она и те, кто поддерживал ее, всегда утверждали, что полученные ею черепно-мозговые травмы сделали любое воспоминание трудным и болезненным процессом и что ей приходилось вести постоянную борьбу с самой собой, чтобы вспомнить какие-то эпизоды из своей жизни. Это позволяло объяснить многое – ее отказ или неспособность вести разговор на русском, а также на английском или на французском языках, ее нежелание отвечать на вопросы об ее прошлом, ее мучительные попытки вспомнить имена, лица и даты, когда дать ответ было необходимо. Она заявляла, что забыла, как определять время по часам или как считать, что она неспособна отличить одну цифру от другой, и это при том, что она часто играла в солитер (карточный пасьянс). Еще она утверждала, что ей приходится постоянно напоминать себе, как надо одеваться, и что даже способность писать, и та покинула ее. Все – языки, слова, воспоминания и ежедневные необходимые обязанности, – все это требовало от нее чрезвычайных усилий и «постоянной практики, иначе она все забудет» {30}. Как утверждали сторонники фрау Чайковской, это было дополнительным свидетельством в пользу того, что она действительно должна быть Анастасией, ибо ну как могла бы самозванка и женщина, так сильно пострадавшая как физически, так и душевно, сохранить в памяти такое множество мелких деталей о жизни семьи императора?

Но так было на самом деле? Отчеты Нобеля и Бонхеффера оспаривают это распространенное мнение. Нобель отметил, что фрау Чайковская утверждала, что она никогда не читала никаких книг или журналов, в которых рассказывалось о семье Романовых. Это ложь, ее утверждение оспаривается во многих записях, посвященных развитию событий. Нобель отметил, что, когда она говорила о своем предполагаемом прошлом, она в большинстве случаев делала это «медленно и неуверенно». Однако свою неспособность отвечать на вопросы она приписывала головной боли или плохому состоянию здоровья. Нобель полагал, что она страдает уменьшением объема памяти, заявляя: «во всем, что касается недавних событий, ее память нормальна». Тем не менее он противоречит сам себе, отмечая, что она зачастую по собственной инициативе и с мельчайшими подробностями рассказывала о жизни в Царском Селе, о заграничных круизах на борту императорской яхты «Штандарт», об отдыхе в Крыму и о том, как она жила в Берлине. Она демонстрировала изумительную память, рассказывая о том, как ее лечили в Дальдорфе. По словам Нобеля, она рассказывала обо всем, что пережила там, «точно и без малейших колебаний», дополняя свой рассказ такими сложными деталями, как имена сестер и докторов, имена и названия болезней пациентов, бывших с ней в палате, и даже конкретные даты определенных событий, происшедших в этой клинике. И к этому нужно добавить кое-что еще: Нобель не смог найти исходной первопричины потери памяти или ограничения умственных способностей. По его мнению, все вышеназванные осложнения были скорее не результатом полученных травм, а просто «следствием принятого пациенткой волевого решения» {31}.

В свою очередь Бонхеффер тоже отметил, что фрау Чайковская могла точно вспомнить «имена бывших при ней сотрудников, имена медсестер, которые ухаживали за ней, и даже имена некоторых лиц, с которыми она встречалась во время ее пребывания» в больнице Св. Елизаветы и в Дальдорфе, и все это вместе с бесчисленным количеством воспоминаний из своего детства. Однако при всякой попытке принудить ее к продолжению беседы она «часто избегала подробного ответа на вопросы, говоря, что ей слишком больно обсуждать свои воспоминания, или же, что она плохо себя чувствует и не способна найти подходящие выражения». Она настаивала – и при этом снова говорила неправду, – что не может прочесть все, что написано на немецком языке. Это, несомненно, странное утверждение, если учесть, что все собранные факты говорят об обратном. Бонхефферу не удалось установить «первопричину» очевидных провалов в памяти или добиться восстановления ее языковых способностей. Он написал: «Не присутствует ни одного из всех ожидаемых симптомов, которые должны были бы сопровождать поражение краниальных центров, ответственных за коммуникативные способности». Он высказывал соображения по поводу того, что по своей природе подобная сдержанность является скорее результатом умственной деятельности, а не телесного повреждения, результатом, намеренного, хотя возможно и неосознанного ухищрения с ее стороны, отражающего желание «подавить неприятные воспоминания» {32}.