Анастасия. Загадка великой княжны

Это безоговорочное убеждение в подлинности личности Анастасии не было поколеблено тем обстоятельством, что она не говорила по-русски. Эмигранты удовлетворялись ее объяснением, что она не желает говорить по-русски, так как, повторял с ее слов барон фон Кляйст, «русские принесли так много горя ей и ее семье». Другим Анастасия признавалась, что одни только звуки русской речи так ее расстраивают, что она едва может держать себя в руках. Одному из посетителей она сказала, что «народ, совершивший то, что совершили русские, не заслуживает лучшей судьбы, чем порабощение». Хозяева слушали такие слова с грустью, но трудностей в общении с гостьей у них не возникало: они говорили с Анастасией по-русски, она отвечала им по-немецки. «Это был не чистый немецкий, – говорила Мария фон Кляйст. – Ее акцент казался нам русским или, быть может, польским, но все же скорее русским». Зинаида Толстая, чье любопытство не уменьшилось, несмотря на вердикт баронессы Буксгевден, вспоминала, что она «всегда» говорила с Анастасией по-русски и та ее прекрасно понимала. Барон фон Кляйст часто читал Анастасии вслух русские книги и газеты; при этом ее замечания и вопросы не вызывали у него никаких сомнений относительно ее национальности. Однажды вечером она даже встала и запела с монархистами «Боже, Царя храни». Она казалась сотканной из противоречий.

Сначала Анастасия, по-видимому, стремилась во всем идти навстречу Кляйстам. Она старалась выказывать дружелюбие и, хотя и не могла заставить себя беседовать с толпами эмигрантов, открыто против их присутствия не возражала. Кляйсты предоставили ей отдельную комнату и, казалось, поняли ее требование – каждое утро принимать ванну. Они купили ей несколько простых хорошеньких платьев и предоставили возможность заимствовать всё необходимое у своих дочерей. Нарядно одетая, Анастасия сопровождала баронессу в поездках за город и по музеям и дворцам Шарлоттенбурга и Потсдама. Единственное, чего у нее не было, это «официального» имени. Называть ее при людях Анастасией никто не осмеливался, так что, испробовав несколько русских уменьшительных имен, барон фон Кляйст остановился на двусмысленном и несколько вульгарном «фройляйн Анни».

Всё свидетельствует о том, что «фройляйн Анни Унбекант» продолжала превыше всего дорожить своей анонимностью. Она отлично знала, за кого принимают ее эмигранты, но тактики ее это знание не изменило. Она жила в постоянной тревоге и повсюду видела агентов Кремля. Увидев как-то на прогулке переходившего улицу «старого еврея», она схватила своего спутника за руку и воскликнула «Schon wieder ein Bolschewist!» (еще один большевик!). «“Фройляйн Анни” всё время боялась, что большевики ее похитят», – объясняла дочь барона фон Кляйста Герда. Но эта паранойя распространялась не только на «евреев» и «большевиков», но и на всё человечество, а особенно на тех, кто пытался найти доказательства подлинности ее личности. «Она не давала никакой возможности себя опознать, – заметила озадаченная Герда фон Кляйст. – Когда заходила речь об очередном испытании, она начинала нервничать, плакала и убегала». Кляйстам и всем остальным не оставалось ничего другого как ждать, пока она будет готова с ними сотрудничать.

Никто не сомневался, что Анастасия перенесла какую-то страшную травму. Иногда ею овладевало отчаяние, и тогда Кляйсты старались не оставлять ее одну: они опасались, как бы она чего с собой не сделала. «Меня часто будили по ночам рыдания», – говорила баронесса фон Кляйст, спавшая по очереди с дочерьми в комнате Анастасии. Она заставала Анастасию сидящей в постели над фотографиями царской семьи, которые приносили ей русские гости. Видеть ее рыдания было невыносимо. Но ужас и отчаяние были не единственными ее состояниями. Кляйстам редко встречался кто-либо с таким неуравновешенным, непредсказуемым характером. Только что очень вежливая, она в следующую минуту становилась холодной и отчужденной. Она бывала жизнерадостна, разговорчива и даже «очень весела», но могла быть также и упряма, своевольна и откровенно груба. Судя по замечаниям Герды фон Кляйст, пребывание Анастасии в их доме было часто не слишком приятно. Называли ее еще и деспотичной.

Несомненно, настроения ее менялись в зависимости от состояния здоровья. Анастасия действительно была больна. Домашний врач семьи фон Кляйст, доктор Т. А. Шил ер, периодически посещал ее летом 1922 года. «Пациентка дружелюбна, – отмечал он после первого визита, – отвечает на вопросы кратко, только “да” или “нет”, не вдается в объяснения». Шилер нашел у нее острую анемию и отмечал, что Анастасия «очень бледна и пульс у нее слабый». Он полагал, что ей около двадцати пяти лет (царской дочери в это время был бы двадцать один год).