Анастасия. Загадка великой княжны

Очевидно, так оно и было, говорила Анастасия, снова прекращая разговор о Чайковском, о Екатеринбурге, об Ипатьевском доме. «Это слишком страшно, – повторяла она. – Я не должна об этом думать». Многие из тех, кто верил, что она великая княжна, из чувства такта не настаивали на продолжении. Другие подозревали, и не без причин, что она что-то скрывает. Она однажды призналась, что на ней «лежит тяжелая вина», и, указывая на фотографию великой княжны Татьяны, сказала: «Она умерла из-за меня». Зинаида Толстая вспоминала рассказ Анастасии о том, как «царя убили первым», и еще кое-что: тело великой княжны Татьяны упало на Анастасию, тем самым сохранив ее от убийц. Затем она почувствовала «страшный удар по голове» и потеряла сознание.

Никто не слышал от Анастасии слова «убийство», когда она рассказывала об «ужасной неразберихе» в июле 1918 года. Она употребляла слово «трагедия», «случившееся», «конец».

«Мы постоянно этого ожидали, – говорила она. – Мы не знали, что случится. Но страх был всегда». Когда через семь лет после ее освобождения из Дальдорфа Анастасия заговорила о случившемся, она могла только передать собственное душевное смятение:

«Всё произошло так внезапно. Сразу. Так быстро, что никто не мог подумать… Это было поздно вечером. Мы были в постели. Они вошли и приказали собираться. Нам пришлось одеться и следовать за ними. Мы ничего не знали – нам просто приказали идти… Я не знаю, что они сказали отцу. Нам просто приказали идти за солдатами. Никто не знал, что должно было случиться, я до сих пор не знаю. У меня в памяти одна ужасная картина. Я не хочу об этом говорить. Я не должна об этом думать».

На этот раз у собеседницы Анастасии хватило смелости спросить: «Вы были все вместе?» «Да», – отвечала она. И вновь: «Я не знаю, что случилось… Никто не мог нам помочь, никого не было».

О жизни в Румынии, рождении ребенка и браке с Чайковским она говорила менее таинственно, хотя и столь же туманно. Она не знала, сколько времени они выбирались из России, – «много недель», – и мало что помнила, кроме тряской повозки и постоянной боли в голове. Раны на голове, за ухом, на руке, на груди и ноге, по ее словам, «зажили быстро» благодаря примочкам и холодной воде. Но ей все время «было плохо», и часто она теряла сознание. Она не помнила, как они пересекли румынскую границу, и не могла описать дом, где они жили в Бухаресте. «Я оставалась в одной комнате и никогда не выходила, – объяснила она. – Я всё время болела». Ее спрашивали, узнала бы она дом и улицу? Анастасия отвечала отрицательно: «Я только дважды выходила из дома… Я ничего не видела в Бухаресте».

А приютивший их «садовник», родственник Чайковских, его бы она узнала?

«Не знаю, – отвечала Анастасия. – Он был русский… не молодой и не старый». Такие сведения никакой ценности не имели.

Когда Анастасия говорила о двух своих выходах из дома, под первым она имела в виду бракосочетание с Чайковским, а под вторым – его похороны в том же году. Она ясно помнила, что видела его тело, хотя, как она снова объяснила: «Я ни разу не была на улице. На свадьбу меня отвезли на машине. Я не смотрела по сторонам. Я боялась. Церковь, да, церковь была большая».

А что она помнит о брачной церемонии? Ничего. «Я ничего не знала о католических обрядах». Она была в черном платье и вуали под именем – она настаивала – «Анастасии Романовой», но не знала, имел ли место гражданский брак. Когда впоследствии ей дали понять, что бракосочетания могло и не быть, а была всего лишь отслужена месса, чтобы облегчить существование незаконного ребенка, Анастасия предпочла не обсуждать такую возможность. Некоторые сообщения утверждали, что она вышла за Чайковского «из благодарности». Анастасия это отрицала: она сделала это ради ребенка и позволила окрестить его в католическую веру. На крестинах она не присутствовала и никогда не позволяла никому называть своего ребенка Романовым. Сразу же после его рождения она передала ребенка матери и сестре Чайковского: «Я единственно желала, чтобы его немедленно унесли».

В Бухаресте, продолжала Анастасия, семья Чайковских жила на деньги, полученные от продажи драгоценностей, которые она, как и ее сестры, зашила в свою одежду, живя в Тобольске. Там были бриллианты и другие драгоценные камни, а также жемчужное ожерелье, которое было обмотано у нее вокруг талии и которое продали последним. Позже было высказано предположение, что Чайковский был убит в Бухаресте большевиками из мести за спасение царской дочери, но Анастасия не была в этом уверена. «Может быть, он хотел продать драгоценности. Его могли ограбить. Румыны с легкостью пускали в ход ножи». Она вздохнула: «Это было тяжело».