Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

«Ваше обращение о предоставлении сведений в отношении Мариенгофа А.Б. и Никритиной А.Б. рассмотрено.

Сообщаем, что Центральный архив ФСБ России, а также Управление ФСБ России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области запрашиваемыми сведениями не располагают.

Для продолжения поиска интересующей информации рекомендуем обратиться в Российский государственный архив литературы и искусства по месту возможного хранения указанных материалов.

Заместитель начальника архива А.И. Шишкин».

Но и в РГАЛИ нет ни одного документа, хотя бы намекающего на причастность Мариенгофа к компетентным органам.490

Это был человек чести. Он не подписывал расстрельных писем. Не писал стихов о Сталине – ни хвалебных, как Маршак, Михалков, Ошанин, Лебедев-Кумач, ни вынужденных, как Пастернак и Ахматова, – не сочинял эпиграмм про «жирные пальцы» вождя, как Мандельштам. Он старался держаться подальше от политики. И из-за прошлых «грехов»491, и из-за простой предосторожности.

* * *

Старухи с письмами поэтов,
С тетрадками их сочинений,
Поэтов, что глядят с портретов,
Как чудо памятных мгновений.
<…>
Им посвящались мадригалы,
Им жарко целовали руки
Художники и генералы.
И вот теперь они старухи.

Теперь они пенсионерки.

Порой приходится им худо.
Всё продано: и этажерки,
И медальоны, и посуда.

Но сбережённые тетради

Стихов, не путая с вещами,
Они народу, чести ради,
Своей России завещали.

Лев Озеров

* * *

«В 1960 году я приехал в Ленинград и в последний раз увидел А. Мариенгофа в его квартире. Он был болен, и я пришёл его навестить. Настала моя очередь изумляться. Анатолий хоть и полулежал в постели, но выглядел таким же молодым, как и раньше.

В жизни я встречал много людей, с которыми расставался на долгие годы, но не помню случая, чтобы человек почти не старел. Что касается Никритиной, его любимой “Мартышки”, то она оставалась абсолютно такой же, как в давние времена Таировского театра.

Болезнь А. Мариенгофа, о которой он говорил небрежно, как об ушибе ноги, была серьёзной. Я видел это по выражению лица жены. Это мешало разговору. Было впечатление, что мы находимся на каком-то полустанке и торопимся в разные поезда. “Мартышка” приготовила обед, пододвинула стол к кровати.

А Анатолий всё время порывался встать на ноги, но она заставляла его быть в полулежачем состоянии.

Разговор зашёл о стихах. Я испытывал некоторую неловкость, потому что помнил Мариенгофа времени имажинизма, когда он оспаривал первенство у С. Есенина.

Анатолий вдруг неожиданно сказал:

– Прочти свои стихи.

Этого мне не хотелось, и я перевёл разговор на другую тему, но он вновь попросил.

Никритина шепнула:

– Прочти что-нибудь.

Я понял, что надо что-то прочесть, и сказал:

– Прочту, но не новое…

А когда закончил последние строки: