Анатолий Тарасов

— вратари активно реагируют на всё происходящее: умело подхватывают шайбу у своего лицевого борта и хорошо ею распоряжаются, быстро заменяются в ходе игры во время штрафов противника;

— игроки в ближнем бою умеют не обращать внимания на удары противника. Удивительно живучи (что это — навык или признак хорошего волевого воспитания?);

— интересны кистевые передачи и броски;

— большой набор технических средств для ведения индивидуальной игры;

— особенно хорошо исполняется прием шайбы, обводка и добивание шайбы в ближнем бою с противником;

— ловля шайбы на себя.

В соседней графе — «минусы» — Тарасов написал:

— удивительно слабо, временами инертно катаются без шайбы;

— в ближнем бою довольно часто борьба ведется не туловищем, а руками и клюшкой — с нарушением правил;

— высокая техническая оснащенность игроков и тактический примитив команды;

— защитники часто даже не стремятся активно поддерживать атаку, рано раскрывают зону противнику, зато подолгу возятся с шайбой у себя в зоне;

— невелика у хоккеистов сумма скоростей в единицу времени.

Делая эти записи ровно за месяц до начала Олимпиады-72 в Саппоро, Тарасов, всегда державший в уме предстоявшие матчи с канадскими профессионалами, говорил, что не собирается ни склонять голову перед профи, ни критиковать их.

Самым главным для него было «сфотографировать» игру, «чтобы знать, что делать, если придется встретиться с ними лицом к лицу, чем нейтрализовать их сильные стороны, как учесть бреши и слабости».

Записи эти Тарасов делал не для кого-нибудь, а для себя, постоянно надеясь на положительное решение вопроса об организации матчей СССР — Канада. Разумеется, в роли тренеров советской сборной он видел себя и Чернышева.

Бывая в Северной Америке, Тарасов всегда старался посещать тренировки клубов НХЛ. Так было и в конце 1971-го — начале 1972 года. Организаторы «Турнира трех» шли навстречу пожеланиям Тарасова и договаривались на этот счет с тренерами профессиональных клубов. И проблем не возникало: имя Тарасова служило пропуском.

Тарасова поражали однообразие и монотонность тренировок в командах НХЛ. «Ничего не изменилось, — сокрушался он, — с того дня, когда в ноябре 1957 года мы впервые попали в Канаду и “завидущими глазами” смотрели тренировки и особенно матчи профессионалов». И в то же время Тарасов никак не мог совместить «упрощенные тренировки» с «исключительно высоким индивидуальным мастерством», а «высокую техническую оснащенность игроков» с «внутренним содержанием игры, лишенной того творчества, того искусства, что характерно для лучших европейских команд, для советской хоккейной школы».

Оценивая в начале 1972 года уровень команд НХЛ, Тарасов подчеркивал: раньше, когда в НХЛ было только шесть клубов, в каждом из них было много настоящих, выдающихся мастеров. Теперь, когда клубов стало в два с половиной раза больше, количество выдающихся хоккеистов — в лучшем случае — осталось таким же.

«И еще убежден я в том, — говорил после возвращения из Америки Тарасов, — что однообразие — результат того, что профессионалы варятся в своем соку, что не встречаются с противником, играющим в иной манере, исповедующим иные идеи. Нет борьбы мнений, не с кем богатому канадо-американскому хоккею сравнивать себя, не с кем по-настоящему помериться силенкой».

Советскому хоккею, надо сказать, тоже не с кем было сравнивать себя в сложившейся тогда ситуации. Но хоккей продолжал интенсивно развиваться, поскольку оставался молодым видом спорта. За короткий отрезок времени наш хоккей добился многих международных побед и быстро превратился в стране во второй — после футбола — по популярности вид спорта.

Тарасов всегда был уверен в том, что в истинно коллективной игре советский хоккей опережал зарубежный, прежде всего канадский. Да, игра везде ведется посредством паса. Но взаимосвязь, взаимопонимание между игроками одного звена — в советском хоккее всё это отработано почти до автоматизма в тренировочном процессе. Плюс — весомое дополнение в виде взаимовыручки, заложенной на генетическом уровне.

Тарасова обвиняли в том, что его команды превращаются в машины, механизмы, предназначение которых — загнать как можно больше шайб в ворота соперника, что это запрограммировано тренером, запрещающим, дескать, даже малейшие попытки игроков импровизировать на площадке. С истиной подобное обвинение даже не соседствует. Время в хоккейной игре измеряется долями секунд. Тарасов, добиваясь на тренировках слаженности и синхронности в действиях каждого звена, выкраивал тем самым дополнительные доли секунд для импровизации игроков, которым не требовалось ломать голову над тем, как поступить в простейших, стандартных ситуациях. Стереотипы для их реализации были заложены многочисленными повторениями на тренировках, и тем самым высвобождалось время для ярких, неожиданных ходов, хоккей Тарасова всегда украшавших.