Анатолий Тарасов

— Да, но ведь я же играл! — воскликнул задетый за живое Бобров. — Ну, ладно. Давайте так: Зингер встает в ворота, и кто ему забьет из десяти штрафных бросков хотя бы четыре гола, то, пожалуйста, я закрываю глаза, пусть такой игрок делает, что хочет.

Четыре буллита реализовал только Старшинов, к клану нарушителей режима, к слову, никогда не принадлежавший. Остальные — не больше двух. Некоторые и вовсе ни одного. А потом настала пора Боброва — семь голов! «Так, — сказал тренер, — все видели?» И завершил спич шуткой: «Теперь, думаю, всем ясно, кто может выпивать в нашей команде?»

Второй пример. Недовольный качеством бросков спартаковцев на тренировке, Бобров поставил в ворота фанерный щит так, что между ним и штангами остался маленький зазор, только чтобы шайба проникла. Затем провел серию бросков. После каждого из них шайба оказывалась в воротах. Попросил нападающих повторить. Ни у кого не получилось, хотя среди спартаковцев были и хоккеисты сборной страны.

Феноменально, ничего не скажешь. Вот только с необходимыми тренеру качествами это мало связано.

Будучи игроком, Бобров делал то, что он никогда не делал, оказавшись в роли тренера, — каждый день занимался повышением мастерства. Он с первых минут своего появления на площадке заметно выделялся среди партнеров. Он великолепно катался на коньках — это из хоккея с мячом. Но в отличие от других он сразу же привык к небольшим размерам поля, его обводка по-прежнему, как и в хоккее с мячом, была феноменальной. Чутье Боброва на шайбу, точный выбор позиции поражали. Он почти всегда оказывался там, где через долю секунды возникала шайба. Публике, ходившей «на Бобра», казалось, что в хоккей с шайбой он играет всю жизнь. «Бобровский прием», «бобровский финт», гол «по-бобровски» — в советском хоккее эти определения прижились с первых дней. Всё, включая скорость, которую Бобров умело, словно опытный автогонщик, регулировал, казалось врожденным. Но!.. Рассказывают, что когда у Боброва поначалу не получался бросок справа, он повторял это упражнение до трехсот раз каждый день. Это как футболист киевского «Динамо» Валерий Лобановский со своими знаменитыми угловыми — на тренировках, оставаясь после занятий, он подавал до тысячи корнеров в неделю.

Став тренером, Бобров не отвлекался на каждодневную рутинную работу и «тренерский бросок справа» больше не ставил.

Они — Тарасов и Бобров — и вопросы дисциплины решали по-разному. Тарасов спуску не давал никому. С диапазоном его наказаний, вплоть до отправки на гауптвахту, все хоккеисты ЦСКА знакомы были не понаслышке.

Бобров же старался разбираться с нарушителями по-свойски. Об этом было известно, и фоменковская реплика — «Вы тоже, говорят, не святой были» — не случайна. Ее, обращаясь к Боброву, можно было произносить без опасений вызвать его гнев. К соблюдению режима в своих командах он относился примерно так же, как сам к этому относился, когда играл.

В бытность Всеволода Михайловича главным тренером футбольного ЦСКА как-то раз, после очередной победы, два игрока, лейтенанты по званию, попали в милицию.

В парке Горького в Москве вахтер не пускал их в «стекляшку», посчитав гостей пьяными, и они, подхватив у мороженицы тележку, словно тараном разбили ею стеклянную дверь. Их, понятно, забрали, составили в милиции протокол, а когда узнали о воинской принадлежности, сдали в комендатуру. Оттуда доложили по инстанциям; обоих быстренько лишили звездочки, превратив в младших лейтенантов, и решили устроить в команде показательную порку — в присутствии какого-то крупного чина из Главного политического управления. Собрание вел Бобров. Он допрашивал провинившихся.

— Чего вы, скажите, праздновали?

— Так выиграли же, Всеволод Михайлович!

— Ясно. А что пили?

— Шампанское, Всеволод Михайлович.

— Неужели коньячком не лакирнули?

— Нет.

— Ну как же так? Зачем тогда шампанское пили? Или всё же лакирнули?

— Ну, было дело, Всеволод Михайлович.

(Чин из Главпура удовлетворенно кивал головой — всё, мол, правильно, надо из них все подробности вытащить — и быстро записывал.)

— Так, а потом, конечно, девочек вызвонили?

— Да нет, Всеволод Михайлович!

— Как нет? А зачем тогда шампанское пили и коньячком лакирнули?

— Ну да, вызвонили девчонок.

— Так, а в «стекляшку» потом отправились добавлять. Так?

— Так, Всеволод Михайлович.

— И вас забрали.

— Забрали, Всеволод Михайлович и протокол в милиции составили.

— Это понятно. Протокол я даже читать не буду. Я его сразу порву. Известно, что они пишут. Сам не раз попадал. Всё. Пошли на тренировку.

Главпуровский чин в изумлении поднял голову:

— Как — на тренировку?

— А так, — ответил Бобров. — У нас игра через два дня.

Даже при самом богатом воображении невозможно спроецировать подобную ситуацию на Тарасова!