Анатомия абсурда

Город был ошеломлён загадочной гибелью своего абсолютного чемпиона по боксу. Никто не мог поверить, что Виталий Бланш был манекеном. Особенно упорно отказывались признать очевидное юные девицы, имевшие о нём приятные воспоминания, а также бессменный тренер Бланша. Последний уверял, что тренировал Виталия с десяти лет, парень вырос на его глазах и ни о каком манекене не может быть и речи. Скорее всего, его воспитанник похищен, а то, что приняли за его останки, есть всего лишь тряпичная кукла, подброшенная для отвода глаз. В свою очередь и лидер Движения манекенов, продолжавший бесцеремонно вторгаться в городской эфир, тоже отрицал принадлежность Виталия Бланша к манекенам. Своё мнение он аргументировал тем, что внутри отечественного манекена не может быть металлических опилок.

Было произведено расследование, в ходе которого выяснилось, что Виталий появился на свет и вырастал обыкновенным человеком. При поступлении на работу медицинская комиссия не обнаружила в нём никаких отклонений от нормы: наоборот, было отмечено прекрасное физическое состояние Бланша и почти полное отсутствие каких-либо болезней. Но за годы, которые Виталий Бланш проработал в шлифовочном цехе завода "Красная болванка", в его организме произошли необратимые изменения.

Следствие установило, что высыпавшееся из Виталия было на самом деле не опилками, а концентрированной металлической пылью. Той самой пылью, из-за которой в шлифовочном цехе нечем дышать и ничего не видно на расстоянии вытянутой руки.

И, тем не менее, Киряйгород был встревожен. Руководители общественного мнения будоражили народ, сеяли в нём ненависть к манекенам.

Последовали убийства на почве подозрения в манекенстве. Особенно часто жены убивали своих мужей и наоборот.

18

Шеф-повар коммерческого ресторана "Казбек" Осман Аллахвердиев готовил фирменное блюдо "Пальчики оближешь". Не вдаваясь в подробности, скажем, что в общих чертах это напоминало суп. Осман высыпал ингредиенты в кастрюлю, стоявшую на плите, залил водой, закрыл крышкой, включил плиту и отошёл готовить приправу. По самым скромным подсчётам, закипеть должно было минут через пятнадцать. Однако, едва Осман встал к плите спиной, послышалось яростное шипение. Обернувшись, обнаружил, что бежит из злополучной кастрюли. Недоумевая, шеф-повар подбежал к плите, снял крышку и…

Читатель сам может представить, что почувствует человек, когда из супной кастрюли на него вытаращит глаза искажённое ужасом человеческое лицо.

19 Затяжной стриптиз

Собственно говоря, то, что происходит в этой главе, нельзя считать стриптизом. Стриптизом называется публичное раздевание с музыкой и танцами. Ирина Реверанец раздевалась без музыки и без танцев. В перспективе она просто собиралась спать. И свидетелем её раздевания был только один человек, о котором она к тому же не знала. То есть это было скорее подсматривание, чем стриптиз.

Этого человека звали Назарий Хреново.

Итак, поскольку Ирина не знала, что за ней подсматривают, то раздевалась она без особого оптимизма. Она бы хоть подкрасилась, пластинку поставила, а так… А так она даже ревела и ругалась разными нехорошими словами. И раздевалась очень медленно. На одно платье ушло минут пятнадцать, хотя и снимать-то там было нечего. И всё это время за ней наблюдал Назарий Хреново. Он видел в этом эстетическое наслаждение. У него даже глаза горели – хоть этого никто не мог видеть. То есть он не работал на публику, а действительно испытывал эстетическое наслаждение.

Ирина раздевалась медленно по той причине, что при этом внимательно рассматривала каждый обнажавшийся синяк и называла разными нехорошими словами их авторов. Синяков ей насажали проститутки, которые решили работать под политических. Эти проститутки попытались шугануть Иру с её рабочего места, а когда встретили сопротивление, избили её ногами и пригрозили, что в следующий раз подпортят товар. Дело в том, что из-за участившихся пикетов Учреждения её место стало очень прибыльным: здесь иногда появлялись даже корреспонденты зарубежных изданий.

Мы не станем здесь передавать слов, которыми Ира клеймила своих обидчиц, ибо в нашем лексиконе пока не место таким словам. Хотя, собственно, почему не место? Почему подцеплённое у латинян "проститутка" мы употребляем даже в отношении наших политических противников, а его отечественный эквивалент – боронь Боже даже в прямом значении? Почему человек в наших текстах копулирует, совокупляется, трахается – почему он не может просто по-человечески… М-да. Что мы, животные какие-нибудь, или трахнутые? Почему под запретом оказываются слова, обозначающие лучшее, что есть в человеческих отношениях? И почему, наконец, романтически настроенный читатель благоговейно улыбается, когда лошадей поплёскивают по крупу, и приходит в истерическое негодование, когда встретит в тексте слово "жопа"? Что, у коней зады романтичней, чем у нас? Или у нашего человека не может быть жопы? Ну без секса еще куда ни шло, мы уж как-нибудь – почкованием там, или тиражированием, – но без жопы-то как?!