Читаем Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле полностью

Вообще, в отличие от христианства, буддизм не знает типологического разделения на храмы и обители. Монастырь, в котором насельники ведут праведную жизнь, читают сутры и оказывают почести святыням, прежде всего статуям Будды и бодхисатв, и есть собственно храм. Если посмотреть на такой типичный комплекс сверху, можно заметить, что он вырастает подобно дереву, причем в определенном направлении, хорошо известном любителям рецептов жизни по фэншуй, – с юга на север. Как правило, план подобного комплекса – это прямоугольник, довольно точно ориентированный по сторонам света. Главные ворота (в Японии их называют Нандаймон) встречают посетителя с южной стороны. Далее могут располагаться еще одни ворота – Срединные и еще одна ограда – из крытых галерей, по которым монахи передвигаются из помещения в помещение, не ступая на землю. Потом прямо на пути посетителя или несколько в стороне встанет вертикаль пагоды и, наконец, как композиционная и ритуальная кульминация, Золотой зал (Кондо), из полутьмы которого бесстрастно взирают на мир статуи Будды. Это самое священное место, можно сказать, «алтарь». Только монахи и только во время богослужения могут войти в зал Кондо, да и то лишь на ту его половину, что находится ближе к дверям. За Кондо располагается Кодо – просторный зал для собраний, где за чтением священных текстов и их благочестивым обсуждением монахи проводят время, свободное от исполнения сакральных ритуалов и сбора подаяний.

Дальше, за границей сакральной зоны, место жилым и хозяйственным помещениям – дому наставника, кельям и кухням. В обителях некоторых буддийских школ в этой же части могли возникнуть своего рода монастыри в монастыре: насельники группировались вокруг нескольких учителей и каждый клан обзаводился собственной территорией с домиком духовного лидера, а также с прудиком, сливовым садом и другими объектами ритуального любования.


Рис. 6.14. Нио (страж) в монастырском комплексе Тодай-дзи. Нара, Япония. VIII век. Вид до реставрации[189]


В целом же, при взгляде сверху, ансамбль монастыря как бы растет, подобно дереву, от «корней» главных ворот на юге к «листве» бытовых сооружений на севере. Однако, несмотря на «органические» ассоциации, по главной оси он остается вполне симметричным. Лишь высокая башня пагоды, в поздних ансамблях ушедшая в сторону от центральной линии, вносит в общую композицию столь любезный японскому глазу мотив уравновешенной асимметрии. Именно это архитектурное сооружение может подсказать нам, откуда в дальневосточные страны, где все столь зыбко и текуче, пришло вдруг стремление к строгому рациональному порядку, к метафизической стабильности. Вообще, вертикаль пагоды своей устремленностью в небо напоминает христианские колокольни. Однако никаких колоколов на ней нет, им отдана другая башня, пониже, скромно стоящая среди хозяйственных построек. У пагоды совершенно другая роль, она – наследница ступы, той самой, которую последователи Гегеля причисляют к ярчайшим примерам архитектуры «чистой массы» или «неорганической пластики». Похожая на большой колокольчик для вызова слуг ступа, пожалуй, является наиболее характерной формой буддийских культовых сооружений к западу и югу от Китая. Функции пагоды первоначально полностью совпадали с функциями ступы: ей надлежало быть большим реликварием, сокровенно хранить святыни. Разница в формах объясняется, во-первых, тем, что пагода всегда деревянная, а не каменная, как ее исторический прототип; во-вторых, различием в традициях и менталитете. Для жителей континентальной Азии, как и для европейцев, символом земли всегда являлся квадрат, а неба – круг. Для японцев же все наоборот, поэтому характерные ярусы прямоугольных кровель с загнутыми вверх углами, по которым мы легко узнаем здание японской пагоды, это символы небесных балдахинов, ближайшие родственники дисков, украшающих шпиль ступы. В Японии деревянная пагода постепенно уступила роль главного святилища комплекса залу Кондо, заодно сдвинувшись вбок с центральной оси монастырского ансамбля. С тех пор ее эстетическое значение заметно важнее сакрального.


Рис. 6.15. Дайбуцудэн (Зал Будды Дайнити) храмового комплекса Тодай-дзи. Нара, Япония. Середина VIII века[190]


Рис. 6.16. Статуя Будды Вайрочана. Храмовый комплекс Тодай-дзи. Зал Дайбуцу. Нара, Япония[191]


Рис. 6.17. Пагода храма Хорюдзи. Икаруга, префектура Нара, Япония. Рубеж VI–VII веков[192]


В отличие от пагоды, ступа никому не уступила статус главной культовой постройки. При этом, что часто бывает в сфере гуманитарного и тем более религиозного знания, она, оставаясь целостным объектом, вобрала множество дополнительных символических значений. Причем при кажущейся ясности и логичности трактовок число интерпретаций и вариаций внутри каждого из таких значений представляется бесконечным, поэтому всякий рассказ, в том числе и наш, о смысловом наполнении этого типа зданий будет схематичным и неполным.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги