Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Боже, как все это пошло, глупо и недостойно! Уж о том, что это просто неприлично, и говорить не приходится. Кто из них думал о каких-то "приличиях"?! И всех бесило, что Государь "никак не реагировал на их советы и предупреждения". Ведь все они (я не буду перечислять, кто говорил с Государем — это заняло бы слишком много места) были уверены в том, что все, что ими было сказано, было "ужасно умно". А Государь слушал внимательно, курил и любезно "отпускал с миром". Ну что мог Государь им сказать? Что это не их дело, что они болваны (или доброжелатели настоящих заговорщиков), что они должны заниматься своим делом, а не совать свой нос туда, куда им не полагается. Но Государь молчал. Его невероятная выдержка и редкая уже и тогда воспитанность (теперь этого уже вообще не существует) не позволяли Ему всего этого сказать. Но думать Он, конечно, мог и, наверно, так и думал. И переживал. Ведь измена уже висела в воздухе, ее можно было уже почти что "физически ощущать". И сердце сдавало. Но добровольно Император не хотел, не мог отдать Россию всем этим ничтожествам, которые умели только говорить и не умели ничего делать. Его можно было заставить это сделать силой. Это могли сделать те, в чьих руках была подлинная сила. Они это сделали...

Передо мной лежат десятки книг с воспоминаниями о днях, которые будут описаны в следующих главах. В тех воспоминаниях, которые ограничены только этими днями, примерно двумя неделями, ничего нельзя понять. Можно только описать, что авторы видели и слышали, и только. Но делать выводы и, не дай Бог, ссылаться не на очевидцев, а на тех, которые писали свои труды на основании тех же воспоминаний очевидцев, нельзя ни в коем случае. Этим грешат: Спиридович, Сергеевский, отчасти Данилов и другие. Сергеевский цитирует или ссылается на Мельгунова, Спиридович на Тихменева и так далее. Очевидец должен писать только то, что он видел. Это уже Мельгунов, Ольденбург, Якобий, Солоневич и другие могут писать, ссылаясь на воспоминания, но никак не сам очевидец. Тогда это уже не воспоминания.

Только дав полную картину царствования Императора Николая II и, в особенности, последних трех лет перед революцией, а затем описав и весь крестный путь Государя до его ужасной смерти, можно понять, почувствовать и осмыслить все, что произошло в феврале и марте 1917-го года. Нужно описать и те полтора года, которые прожил после революции Алексеев. Ведь моя работа "Император Николай II и генерал-адъютант М.В. Алексеев" названа так не случайно. Называя Алексеева генерал-адъютантом, я сознательно подчеркиваю ту прямую обязанность, которая заставляла его исполнить свой долг пред своим Императором и Родиной. Все "юридические и практические" преграды не имели никакого значения. Была только нравственная сторона его долга. И фактическое положение. Вся подлинная сила была в армии, пусть армия была уже не та, но это все же была армия, а не распропагандированный социалистами сброд в запасных батальонах Петроградского гарнизона, который и устроил бунт. Государственная Дума вместо своих прямых обязанностей два года науськивала всех подонков, всю чернь столицы сперва на Распутина, потом на Штюрмера, Протопопова, Государыню, а потом уже и на самого Носителя Верховной Власти.

Как можно было принимать всерьез Гучкова, Львова, Милюкова, Шульгина, Пуришкевича, Юсупова и некоторых членов Императорской Фамилии? Да в чем обвиняли Штюрмера, Протопопова, Государыню, Вырубову? В измене, в желании заключить сепаратный мир и прочий вздор. Ведь все эти профессиональные прогрессисты сознательно и упорно подтачивали "жизнь и славу России". И подточили.

Чрезвычайная Следственная Комиссия Временного Правительства, учрежденная для расследования преступлений Государя и его Правительства, не находит ничего.

"Керенский делал доклад правительству и совершенно определенно, с полным убеждением, утверждал, что невинность Царя и Царицы в этом отношении (государственная измена) установлена".^{325}

У меня нет доказательств (их не может быть), но я уверен, что, если бы вместо Алексеева на этом посту тогда был бы генерал П.Н. Врангель, он поступил бы иначе. Генерал Алексеев в моей работе тип собирательный. Это все те, которые не исполнили своего долга. Это и Рузский, это и Лукомский, и Данилов, это и "коленопреклоненный" Николай Николаевич, и Брусилов, и Эверт, и Сахаров, и Непенин, и Кирилл Владимирович, и Голицын, и Протопопов, и Хабалов и многие другие. У меня лично нет никакой вражды к Алексееву. Но искажать то, что имело место, мы не имеем права. Ведь если бы Алексеев исполнил бы свой долг и верными войсками занял бы Петроград, разогнав преступную свору заговорщиков и их приспешников, какой неувядаемой славой покрыл бы он себя! А Россия была бы, невзирая на все старания злобного и враждебного Запада, сильнейшим Государством в мире. А мы все имели бы то безконечное счастье, которого лишены навсегда, жить на своей чудесной Родине, молиться в наших церквах и монастырях, работать на благо дорогой, родной России.

"Боже, Царя Храни!"