Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Ваши Императорские и просто Высочества! Если бы вы все вели себя как верноподданные (что является прямой обязанностью всех подданных Российской Империи, включая Императорскую Фамилию), если бы вы не распространяли клеветы о Вашем Государе Императоре и Вашей Государыне Императрице, если бы вы не вели интриг против Их Величеств совместно с "дядями Мишами", Бьюкененами, Палеологами и прочими "благожелателями" России, если бы вы сплотились вокруг вашего Монарха и Его Семьи, то, наверно, никакой пропасти не было бы. Есть только причины и последствия, сказал философ. Наступали последствия и легкомысленности одних, и глупости других, и... измены третьих. Кстати об измене. Великий Князь Александр Михайлович написал после своего разговора с Императрицей еще следующие строки:

"Гарнизон столицы, состоявший из новобранцев и запасных, конечно, был слишком ненадежной опорой в случае серьезных безпорядков. Я спросил у военного начальства, собирается ли оно вызывать с фронта надежные части? Мне ответили, что ожидается прибытие с фронта тринадцати гвардейских кавалерийских полков. Позднее я узнал, что изменники, сидевшие в Ставке, под влиянием лидеров Государственной Думы, осмелились этот приказ Государя отменить".^{321}

Все нападки на Государыню чрезвычайно симптоматичны. Все, как сговорившись (уж "кто-то", кому было очень нужно, устроил это, конечно, "стихийно", как пишут многие "очевидцы") порицают "Екатерину Великую", "правительницу" и прочий вздор. А ведь, по существу, Государыня была права во всем. Больше Государя. Ведь Она писала Государю, что Гучкова, Львова и других нужно сослать в Сибирь за их антиправительственную деятельность во время войны. И, конечно, это нужно было сделать. И. Солоневич пишет еще более откровенно:

"Основных ошибок было две: то, что призвали в армию металлистов, и то, что не повесили П.Н. Милюкова. Заводы лишились квалифицированных кадров, а в стране остался ее основной прохвост".^{322}

К сожалению, Государь на эти меры не шел. В своих воспоминаниях А. Спиридович, всегда хорошо осведомленный, пишет, что при сложившихся обстоятельствах к концу 1916-го года Государь должен был уступить всем этим "передовым" и "прогрессивным", "народным" избранникам или использовать все находившиеся в его распоряжении средства, чтобы ликвидировать все готовящиеся заговоры, с какой бы стороны они ни шли. Государь не делал ни одного, ни другого. Это вселяло бодрость в заговорщиков, и роковая развязка приближалась.

Наконец, Государь, после двух месяцев отсутствия из Ставки, вернулся туда 23 февраля. Посмотрим, как "верная" Ставка относилась в то время к своему Державному Вождю.

"В отношении Государя в Ставке все заметшее нарастало особое чувство — не то недовольства Им, не то обиды на Него. Усилилась критика его действии, некоторое отчуждение от Него. Кончался второй месяц, как Он уехал из Ставки. Ставка должна была бы соскучиться без своего Верховного, а между тем создалось такое настроение, точно чины Ставки отдыхают от переживаний, которые будились пребыванием среди них Государя и его действиями. И когда в половине февраля стало известно, что 23 февраля Государь возвращается в Ставку, чины Станки, особенно старшие (выделено мною — В.К.), совсем не обрадовались, — приходилось слышать:

— Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было".^{323}

Старшими чинами Ставки были: начальник Штаба -Алексеев, его помощник — Клембовский и генерал-квартирмейстер — Лукомский. Библейский Хам мог быть довольным своими способными потомками...

Шавельский дальше пишет о той перемене, которую он заметил во внешности Государя:

"Как и прежде, Государь ласков и приветлив. Но в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больше морщин — лицо как-то сморщилось, точно подсохло."^{324}

А в письме от 26-го февраля 1917 года Государь писал Государыне:

"Старое сердце дало себя знать. Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в груди, продолжавшуюся четверть часа. Я едва выстоял, и мой лоб покрылся каплями пота".

Государь был затравлен. Он видел, конечно, и косые взгляды своих генералов в Ставке, и безконечные советы, и какие-то угрозы со стороны тех, которые были уж совсем некомпетентны в том, о чем говорили. Ну что понимал Шавельский, когда говорил с Государем о государственных делах? Как дети шептались между собой. "А вы пойдете к Государю?" "А вы уже сказали Ему?" "Молодец, что сказали!"