Генерал Алексеев стал открыто на сторону тех, кто добивался отречения Государя, так что замечание об Алексееве "юридически и практически безвластного в вопросе государственного переворота" не соответствует действительности. И Алексеев, и Рузский стали на сторону тех, кто их информировал из Петрограда, и не пришли на помощь Государю в критическую минуту. Рузского я могу понять — он был масоном (помните "убью, если будет велено"), но Алексеева понять нельзя{316}
. Вернее, можно, так как он верил и всей безсмыслице, распространяемой о Государыне, министрах, состоял в переписке с врагом Государя — Гучковым, знал о заговоре против Государя и предполагал до своей болезни принять участие в более "мягком" заговоре ("только" заточение Государыни). Опрос главнокомандующих с подсказыванием ответа: "Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения..." — есть акт открытой измены. В нарушение присяги Алексеев идет на государственный переворот.Разве Петроград с его гарнизонами, состоявшими из запасных батальонов, то есть даже не офицеров и солдат, а какого-то жалкого суррогата, это Армия и Россия? Армия на фронте была, несмотря даже на потери кадров, все же настоящей Армией, и сдаваться на милость того сброда, который был в Петрограде (не только в казармах), это, действительно, было отсутствием не только мужества, но и минимального присутствия духа.
Конечно, нельзя требовать от человека того, чего у него нет. Алексеев, при всех его способностях стратега, был человеком не героического характера. Типичный обыватель без широкого кругозора; честный по-своему, не желавший, конечно, того, что произошло, но не понявший, что с уходом Царя и все старания по сохранению фронта для операции военного наступления будут излишними. Не понял мистического смысла Царской Власти, верил такой дряни (да простит мне читатель эти выражения), как Гучков, Львов и всей этой масонской компании. Сравнивать Государя с Алексеевым это просто кощунство — Один поднялся до предельной высоты человеческого духа, пройдя все испытания с христианской кротостью и всепрощением, другой не посмел взять на себя ответственность в подавлении бунта, подготовленного врагами государства и... поплелся за изменниками России.
Заканчивает Издательство "Отречения" свое предисловие странной фразой:
"Офицеры Русской Императорской и Добровольческой Армии должны быть признательны"...
Выходит так, что эта книга выпущена для офицеров. Или, что только офицеры должны быть признательны за эту книгу. Думаю, что это не совсем так. Если выпускается книга, имеющая исторический интерес, то все читающие признательны за появление такой книги. Очевидно, выпущенная книга не относится к этой категории.
Еще одно заявление Издательства:
"Как и историк С. Мельгунов, автор "Отречения" категорически опровергает существование "заговора" генералов и наличие "измены" генерала Алексеева"...
Очевидно, авторы "От издательства" плохо знакомы со всеми трудами Мельгунова.
Я им помогу в этом отношении. Мельгунов пишет:
"Слухи о разговорах, что необходимо обезвредить и укротить "Валиде" (так именовалась Царица в семейной переписке Юсуповых), не могли не доходить до Александры Феодоровны. В одной из версий такого "дворцового переворота", имевшей сравнительно скромную цель изолировать Царя от вредного влияния жены и добиться образования правительства, пользующегося общественным доверием, так или иначе оказался замешанным и генерал Алексеев... Этот план, связанный с инициативой не Гучкова, а с именем князя Львова — в переписке его имя упоминается только в декабре — изложен нами в книге "На путях к дворцовому перевороту" в соответствии с теми конкретными данными, которыми мы пока располагаем. Отрицать участие в нем Алексеева едва ли возможно, как это упорно делает генерал Деникин".{317}
Это все, что я могу сказать по поводу предисловия "От Издательства".
Теперь перейдем к самому изложению. На странице 61 автор изложения называет генерала Д. Дубенского, который написал очень ценные воспоминания "Как произошел переворот", — рамоликом. Это слово происходит от французского ramolli, что значит буквально расслабленный. Я полон почтительных чувств к автору "Отречения", но в 85 лет называть человека, который во время работы над своими воспоминаниями, несмотря на свой солидный возраст, годился в сыновья Б.Н. Сергеевскому, по меньшей мере... скажем: неудачно. Затем Б. Сергеевский пишет на той же странице, что Дубенский неправильно описал встречу отрекшегося Императора (вернее, Императора, которого заставили отречься —
"Что это? Умышленная ложь? Вероятно, еще хуже..."
И так далее. На странице 62 Сергеевский пишет:
«Нельзя также не отметить, что весь "труд" историографа проникнут ненавистью к генералу Алексееву и он множество раз клевещет на него».