Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Это очень опасный путь, по которому идет мемуарист. Ставя в кавычки "труд", автор "Отречения" подвергает и свой труд тоже возможности быть поставленным в кавычки. В своем труде (без всяких, конечно, кавычек) Д. Дубенский высказывает свое мнение об Алексееве, которое разделяется очень многими. А слово "клевета" может относиться к каким-либо фактам, а не к мнению человека о другом. А что касается генерала Д. Дубенского, то мы имеем характеристику его от человека, несомненно, и более сведущего, и более значительного по бывшему своему положению. Я говорю о генерале А. Спиридовиче. Вот что он пишет о Д. Дубенском:

"И жизненный опыт Дубенского, его почтенные года, и долголетняя его журнальная и издательская работа, и знание военных кругов и Петрограда вообще — все это увеличивало ценность его суждений. Я знал, что у него два сына в гвардии. Один дружил с Великим Князем Дмитрием Павловичем. Его слова меня очень заинтересовали. Мы разговорились. Дубенский был большой патриот и, если иногда брюзжал по-стариковски и говорил не совсем ладные вещи (на то он и журналист), все это искупалось его преданностью Царю и любовью к родине. Вот у кого девиз: "За Веру, Царя и Отечество" был не только красивыми словами, но и делом".^{318}

Конечно, генерал Дубенский и по своему положению и связям (его лично знали и Государь, и Государыня) был гораздо больше в курсе событий, чем Б. Сергеевский, прибывший в Ставку 18-го февраля за несколько дней до революции. Его рассуждения о телеграммах (циркулярных и нециркулярных), на которых строится теория о "небытии" измены, несколько наивны и лишены интереса. "Психологическая" измена (то есть готовность к измене) готовилась высшими представителями Ставки давно и, конечно, не могла быть известна Сергеевскому ни по его скромному положению, занимаемому в Ставке, ни по кратковременному пребыванию в ней. Все описанное автором в книге известно по другим воспоминаниям, и все же каждая книга, относящаяся к тем дням, вызывает интерес, но только совсем не из-за того, что мы читали в предисловии "От издательства". Все это было гораздо сложнее, и только тщательное и долголетнее изучение этих вопросов может привести к выводам, не носящим определенно пристрастного характера.

Думаю, что не ошибусь, если скажу, что появление этой книги было вызвано желанием ответить на те статьи, которые появились в периодической печати некоторых монархических кругов. Должен сказать, желая быть совсем безпристрастным, что, как и в военных кругах, так и в некоторых монархических, наблюдается известная предвзятость и тенденциозное освещение событий февраля 1917 года. Военные круги (не все, конечно) стараются измену Алексеева, Рузского, Лукомского, Данилова, Брусилова и других высших представителей Армии "объяснить" так, что в их освещении этой измены и не было, а был "мученик" Алексеев. Объясняется это тем, конечно, что впоследствии Алексеев был основоположником Белого Движения. Но в жизни каждого человека есть взлеты и падения, и примеров можно привести великое множество. Апостол Павел до обращения был гонителем и мучителем Савлом. Апостол Иуда был одним из двенадцати апостолов и предал Господа. Лев Тихомиров был членом боевой группы социалистов и стал идеологом монархии. Наконец, генерал Власов был коммунистом и стал возглавителем Освободительного Движения. И, конечно, попытка Алексеева "зажечь огонек" вызывает и одобрение и делает ему честь. Но забыть его деятельность в февральские (вернее, мартовские) дни 1917 года, это значит сознательно искажать историю.

Теперь о статьях в монархической печати. Подробно описывая деятельность Алексеева, Рузского и других, печальной памяти, генералов, авторы этих статей упорно молчат о деятельности Великих Князей. Неохотно говорится о Николае Николаевиче и совсем не говорится о Кирилле Владимировиче. Между тем, как телеграмма Николая Николаевича с его "коленопреклоненной" просьбой является актом открытой измены. Точно так же, как появление Кирилла Владимировича во главе Гвардейского Экипажа 1-го марта в Государственной Думе за день до отречения Государя (2-го марта) с изъявлением лояльности этой самой Думе, которая была центром заговора против Государя, было актом открытой измены. 1-го марта войска, верные Государю и его Правительству, еще не сложили оружия. И замалчивать этого так же нельзя, как и все, что касается генералов. Но полемика эта, по моему убеждению, не нужна и безполезна. Мне, как автору моего исследования, придется еще говорить о всех этих горестных событиях, но мои затянувшиеся замечания по поводу книги Сергеевского "Отречение 1917 года" вызваны желанием как раз сказать о ненужности этой полемики. Все мы виноваты в том, что случилось, так как кровь Самодержца и Его Святой Семьи на нас и детях наших (Мф. 27, 25).

Лучше будем, как чудесно написал Владыка Аверкий, "плакать горькими покаянными слезами о нашем безмерном падении" должны мы, несчастные, сбитые с толку русские люди, которым так много дано было Богом".^{319}